Прощай, печаль - Саган Франсуаза

Контора Робера располагалась на набережной Сены неподалеку от Парижского порта. Матье и Робер практически не ездили друг к другу на работу, и появление Матье скорее выбило Робера из колеи, чем обрадовало.

– Он с утра разговаривает по телефону с Гамбургом и Лондоном, – проворковала секретарша со странной смесью заносчивости и робости в голосе, словно она не только гордится возможностями телефонной связи, но и несет ответственность за ее тарифы.

Когда Матье вошел в кабинет Робера, тот, не вставая из-за стола, знаком пригласил его сесть. Походкой и шириной плеч Робер напоминал Матье, но того никогда не брали в команду регбистов, и он пользовался меньшим успехом у женщин. Лестные шутки Матье по поводу любовных побед друга не вызывали у Робера и тени смеха. Элен считала, что дружеское расположение Робера – лишь ширма, за которой прячутся недоброжелательство и ревность, однако Элен всегда плохо отзывалась о приятелях мужа, и Робер был одним из тех немногих друзей, что у него остались, которые не поддались ее чарам.

Матье сел напротив Робера и отметил, как и в прежние свои редкие визиты, как лезут в глаза претензии на современный стиль в обстановке кабинета. Да, именно сегодня его должны волновать эстетические проблемы, самое время!

– Привет! – Робер расплылся в улыбке. – Что тебя сюда привело? Нужда или потребность в алиби?

– Ни то, ни другое, – ответил Матье. – Просто судьба сыграла со мной злую шутку.

– Ты влюбился? Ой, прости!..

Зазвонил телефон, и Гобер снял трубку, ладонью прикрыл микрофон, проговорив: «Лондон!» – и тут же перешел на беглый английский. Да, Гобер делает успехи; похоже, он делает успехи во всем. Да, конечно, Робер освоил английский с помощью методики лингвистической ассимиляции и пластинок – отчего Элен хохотала до слез, – но теперь он говорил хорошо, без запинки, Матье же в английском спотыкался на каждом шагу. И все же он был прав, не тратя вечера на пластинки и методику, какой бы она ни была эффективной: зачем ему сегодня английский? «To be or not to be, that is the question»…^[1] Да, конечно, ради такого случая…

Гобер положил трубку.

– Ты меня извини, – проговорил он, – но я нахожусь в процессе подготовки и подписания эксклюзивного контракта с Си-би-эс на Европу. Только и всего! Представляешь? Это тебе не шаляй-валяй какой-нибудь!

– Браво! – вздохнув, произнес Матье.

Гобер подался вперед, всем своим обликом демонстрируя, до какой он степени деловой человек.

– Всего-навсего «браво»! Ну, так что? Что там с тобой стряслось?

– Сегодня утром я побывал у врача. У меня какая-то гадость в легких. Мне осталось жить примерно шесть месяцев.

Гобер откинулся в кресле, лицо его внезапно посуровело и даже, как подумал про себя Матье, стало «мраморным». Превратилось в лицо римского героя, стоящего под ударами, но побеждающего страхи. «В частности, мои», – подумал Матье, отвлекшись от разговора.

– Как? Что это за история? Тебе делали флюорографию? Сканирование? Он серьезный специалист, твой врач? Кстати, кто это?

– Он сменил доктора Жуффруа, когда тот отошел от дел, – знаешь, моего постоянного врача. Он идиот, но врач серьезный.

Зазвонил телефон, и Гобер все с тем же невозмутимым видом снял трубку. «Извини, сам понимаешь!» – выпалил он; в его извинениях прозвучали властные нотки. И Робер перешел на беглый английский, время от времени бросая суровый взгляд на Матье; в конце концов он вышел из себя, заговорил резко, сухо и повесил трубку, не удостоив собеседника вежливой формулой прощания.

– Они плюют на весь мир, эти англичане! Воображают, что Европа принадлежит им!.. Ладно, вернемся к твоим проблемам! Как ты можешь доверять никому не известному врачу, по существу… сменщику? Да ты шутишь! Ты еще всех нас проводишь на кладбище, Матье! Вот увидишь! Готов держать пари!

«Ничем не рискуя», – иронически заметил про себя Матье, но вслух тотчас же отреагировал на реплику Робера:

– Но я уже сделал сканирование, о котором ты говоришь. По самой последней методике.

Он услышал в собственном голосе жалобные нотки, и ему стало противно. Противно и стыдно.

Вновь зазвонил телефон, и Гобер, выругавшись, снял трубку. «Оставят они меня в покое или нет?» – задал он риторический вопрос прежде, чем возобновить телефонный разговор с закрытыми от отчаяния глазами.

– Алло… Yes… Yes! Ah, I prefer that!.. Yes, I say: I prefer that!.. But what price?.. OK! OK… What?.. Then, I listen to you! Oh, I shall be at Roissy Friday… OK… OK… Thank you…^[2]