Жестокие игры - Пиколт Джоди

Судья изучил сделку о признании вины — клочок бумаги, на котором Джек поставил свою подпись, как будто кровью подписал договор о продаже души дьяволу.

— Вы ознакомились с этим документом, прежде чем его подписать?

— Да, Ваша честь.

— Было ли оказано на вас какое-либо давление, что-то обещано взамен, чтобы заставить признать себя виновным?

Джек вспомнил салфетку, все «за» и «против», которые написал на ней Мелтон. После встречи с адвокатом он забрал ее с собой и на следующий день смыл в унитазе.

— Нет.

— Вы понимаете, что, признав себя виновным, отказываетесь от своих прав?

«Да, — подумал Джек, — от права жить своей жизнью».

— Да, — сказал он вслух.

— Вы понимаете, что имеете право на адвоката?

— Вы понимаете, что имеете право на суд присяжных?

— Вы понимаете, что присяжные должны прийти к единогласному решению, чтобы признать вас виновным?

— Были ли использованы против вас улики, полученные незаконным путем, чтобы заставить подписать это признание?

Он почувствовал, как Мелтон затаил дыхание, когда судья задал следующий вопрос.

— Вы признаете себя виновным, потому что считаете себя таковым?

Джек был не в состоянии произнести ни слова.

Этого Кэтрин вынести не могла — ни тяжести отцовского гнева, ни мужественного отказа Джека, сидящего рядом с адвокатом, от своих прав, ни правды, — ведь она сама заварила всю эту кашу. Даже когда она попыталась все исправить, было уже слишком поздно. Как бы она ни настаивала на том, что все придумала, ее никто не хотел слышать. И прокурор, и отец, и психиатр, к которому ее отвели на консультацию, в один голос твердили, что ее желание уберечь Джека от тюрьмы совершенно естественно. Но он заслуживает сурового наказания за то, что сделал.

«Это меня, — подумала Кэтрин, — нужно наказывать».

Она всем сердцем желала, чтобы так и произошло, но по опыту знала, что слова подобны яйцам, упавшим с высоты: уже не склеишь, а грязь, которая после них остается, придется убирать.

Ей казалось, что она парит над креслом, как будто ее накачали гелием.

— Не поступайте так с ним! — выкрикнула она.

Отец обнял ее за плечи.

— Кэтрин, сядь.

Судья с прокурором продолжали процесс. Казалось, они ожидали от нее этих слов.

Судья кивнул приставу.

— Уведите мисс Марш из зала суда, — велел он, и крепкий мужчина мягко вывел ее из зала, чтобы она не слышала, чем обернется ее собственная глупость.

Создавалось впечатление, что Кэтрин ничего и не говорила.

— Мистер Сент-Брайд, — повторил судья, — вы признаете, что умышленно пошли на сексуальный контакт с Кэтрин Марш под влиянием сексуального возбуждения, надеясь получить удовлетворение?

Джек чувствовал, как преподобный Марш прожигает взглядом ему затылок. Он открыл было рот, чтобы возразить, и тут же подавился словами, притаившимися где-то в глубине, скормленными его же собственным адвокатом: «Отсидишь и вернешься к прежней жизни».

Джек кашлял, пока Мелтон не похлопал его по спине и не попросил минутку, чтобы его подзащитный мог отдышаться. Он кашлял до слез, запинался, что-то бормотал, и ему казалось, что в горле застряла надоедливая кость.

— Выпейте, — прошептал Мелтон, протягивая ему стакан воды, но Джек отрицательно покачал головой. Можно выпить океан, но гордость, застрявшая в горле, не исчезнет.

— Мистер Сент-Брайд, — снова обратился к нему судья, — вы признаетесь в совершении данного преступления?

— Да, Ваша честь, — каким-то чужим голосом ответил Джек, — признаюсь.

Конец апреля 2000 года

Сейлем-Фоплз,

Нью-Хэмпшир

Селена Дамаскус так пнула колесо своего «ягуара», что ногу пронзила острая боль.

— Черт! — выругалась она настолько громко, что Джордан и механик вздрогнули.

— Полегчало? — поинтересовался Джордан, опершись о ящик с инструментами.

— Помолчи. Просто закрой рот. Ты хоть представляешь, сколько я вбухала в эту машину? — негодовала Селена. — Представляешь?

— Всю ту прорву денег, что я отвалил тебе за работу.

Она повернулась к механику.

— За те деньги, о которых вы только что говорили, я могла бы купить малолитражку «reo».

Тому явно стало неловко, но Джордан понимал: Селена — само совершенство, когда в хорошем настроении. Но в гневе просто вселяет ужас.