Кредит доверчивости - Астахов Павел

Прокурор не выдержала:

— Простите, ваша честь, но мы же не на прениях! С какой стати вы, уважаемый адвокат, нарушаете порядок судебного слушания?

— Спасибо, уважаемый обвинитель. Суд следит за порядком. А вы, Григорий Тихонович, не могли бы перейти к заявленному ходатайству? — как-то чересчур лояльно вмешался судья Таранов.

— Благодарю вас, уважаемый суд! Так вот, по сути, поскольку оружие, о котором здесь уже говорилось, господин Тишко нашел на улице совершенно случайно и собирался его сдать в полицию, к делу приобщено его заявление, в свете всего вышеизложенного я официально заявляю, что инкриминируемое моему подзащитному покушение на убийство — вовсе не покушение, а обострение тяжелого заболевания, и прошу уважаемый суд учесть это при разрешении ходатайства.

— Я не хотел убивать! — закричал Владик. — Я просто хотел вернуть Натали! Я люблю ее! Да, у меня крышу снесло, когда она ушла от меня! Я не мог потерять ее навсегда! Я сам не понимал, что делал! Я украсть ее хотел! Вместе с Семеном!

— Так вы не понимали, что делали, или украсть ее хотели? — язвительно поинтересовалась прокурор.

— Я не знаю… — Владик утер взмокший лоб дрожащей рукой.

Ольга посмотрела на него уничижительно — без яркого макияжа она выглядела гораздо старше.

— Вот видите, ваша честь, все становится на свое место, — провозгласил адвокат, внимательно наблюдая за присутствующими в зале суда. Кто-то из потерпевших уже утирал глаза и всхлипывал.

— А вы все же отвечайте, подсудимый Тишко, — произнес судья.

— Я… уже все сказал. Я люблю Нату. Хотел ее украсть, но не понимал, что делаю, когда ломился в дверь…

— Откуда у вас пистолет? — спросила жестко Кириллова.

— Нашел. Я уже говорил. На улице. Хотел сдать, но не успел.

— Где на улице?

— Возле дома.

— Какого дома? У вас нет постоянного места жительства.

Тишко стушевался, Андреев, поспешно вскинув руку вверх, выкрикнул:

— Протестую, ваша честь! Что за допрос? И что за обвинения!? Жилищный вопрос мы не обсуждаем!

— Протест отклонен. Отвечайте, — сказал Таранов.

— Я… возле своего последнего дома нашел, — промямлил Тишко.

— А заявление о том, что вы его собираетесь сдать, написано тремя месяцами раньше! Вы в это время жили совсем по другому адресу, — торжественно провозгласила Кириллова. — Вы написали его просто для подстраховки, заранее. Это типичная уловка всех, кто хранит незарегистрированное оружие.

— Я повторяю, мой клиент болен! — повысил голос Андреев. — Он не всегда отдает отчет своим поступкам, плохо ориентируется во времени и пространстве!

— Странный какой-то симптом для маниакально-депрессивного психоза, — усмехнулась Кириллова.

— Я протестую, ваша честь! — снова выкрикнул адвокат.

— Протест принимается. У обвинения еще есть вопросы? — обратился Таранов к прокурору.

— Нет. И так все понятно.

— Разрешите вызвать свидетеля? — уточнил Андреев. От его спеси не осталось и следа, он старался отвернуться от камер и не возводил больше глаза к потолку.

— Свидетель заявлен? — спросил судья.

— Да, ваша честь. Тишко Ираида Сергеевна, мать моего подзащитного.

Судья кивнул и объявил:

— Пригласите свидетеля Тишко.

В зал вошла маленькая старушка с камеей под высоким белым кружевным воротником.

— Это я во всем виновата, — глухим голосом с порога заявила она.

— Подойдите сюда, пожалуйста, — мягко попросил ее Таранов, показав на место перед трибуной.

Тишко подошла к трибуне и перекрестилась, словно перед иконой.

— Ираида Сергеевна, расскажите, почему вы считаете своих детей невиновными, — вкрадчиво попросил Андреев.

— Понимаете, ваша честь, все зависит от воспитания. А у Оли с Владюшей… его просто не было! — Старушка закашлялась, достала из ридикюля какую-то таблетку и положила ее под язык. — Я актриса драматического театра, бывшая, разумеется… Мне всегда казалось, что время заняться детьми у меня еще будет, а в данный момент нужно урывать от жизни свое, женское, — любить самой и быть любимой, знаменитой, красивой!.. Оля… она своего отца не знала. Я вообще не хотела рожать, но так получилось. А ребенок это чувствует, понимаете? Он чувствует в утробе матери, что его не хотят! — Ираида Сергеевна опять открыла ридикюль, достала белоснежный платок и приложила его к глазам. — Я пыталась избавиться… и от Олечки, и от Владика…

— Мама! — крикнула Ольга с перекошенным от злобы лицом. — Не смей! Не смей так унижаться!

Судья застучал молотком по столу.

— Сядьте, подсудимая, делаю вам замечание. Еще раз прервете показания свидетеля, и вас выведут из зала. Продолжайте, Ираида Сергеевна.

— Я пыталась, пила таблетки, но ничего не вышло… Поэтому они родились слабенькими, больными, — не глядя на Ольгу, продолжала Тишко.

Адвокат удовлетворенно кивнул, ободряя старушку и призывая говорить дальше.

— Мои дети всегда были предоставлены сами себе, и в этом моя вина, ваша честь! Я выходила замуж, разводилась, делала карьеру, опять выходила замуж, а Оленька и Владик недополучали любви, ласки, внимания и воспитания. Я не читала им книжки на ночь, не объясняла, что хорошо, а что плохо. У них сдвинулись нравственные понятия, это произошло по моей вине! И это уже не исправить.

— Спасибо. Ваши показания будут приняты во внимание при вынесении приговора, — отчеканил судья. — У вас есть вопросы к свидетелю? — обратился он к прокурору.

— Есть. Скажите, Ираида Сергеевна, когда вашему сыну поставили диагноз маниакально-депрессивный психоз? В детстве? Он наблюдался у психиатра?

Тишко стушевалась и беспомощно посмотрела на Андреева, который подал ей какой-то знак бровями, подняв их высоко, а потом грозно сведя к переносице.

— Я же говорю вам, ваша честь, я плохая мать… меня и матерью-то назвать трудно…

— То есть вы не знаете о болезни сына? — нахмурился Таранов.

— Знаю, — опустила глаза Тишко и начала нервно теребить платочек. Врать она не умела. — Теперь знаю…

Андреев пошел красными пятнами, вздохнул и закатил глаза к потолку, обозначая, какая же дура эта старуха. Была возможность выиграть дело, зацепившись за этот диагноз, и отправить Тишко не в тюрьму, а на лечение в психиатрическую больницу. Через годик бы выписался как миленький…

Заметив его недовольство, Ираида Сергеевна совсем растерялась, выронила платочек и, заморгав часто, обратилась к судье:

— Ваша честь, Владик всегда болел! Чем только он не болел — аллергией, воспалением легких, отитом, ринитом, дизентерией! Может, у него и эта была… депрессивная штука…

— Понятно, — усмехнулась обвинитель. — Значит, диагноз соорудили на скорую руку, когда Тишко уже находился под следствием!

— Я протестую! — без энтузиазма заявил Андреев. — Обвинение не имеет права озвучивать свои домыслы.

— Протест принимается, — улыбнулся Таранов. — У вас еще есть свидетели?

— Бывшие коллеги Ольги Леонидовны, — кивнул адвокат. — Если ваша честь не возражает…

Бывшие коллеги — две красивые женщины — путано объяснили суду, какая Ольга Леонидовна хорошая и какая порядочная, и как она любит свою профессию театрального гримера, и что «проступок» ее вызван исключительно бедственным материальным положением…

Но под нажимом обвинения дамы признались, что до сих пор являются клиентками Максимовой как стилиста.

— А значит, нахваливая ее, вполне могут иметь корыстный мотив, — безжалостно припечатала их маленькая напористая Кириллова…

Защита трещала по швам, адвокат поскучнел и уже совсем откровенно стал отворачиваться от камер…

Ближе к вечеру прения сторон завершились.

— Общая сумма ущерба, причиненного подсудимыми, — двадцать пять миллионов триста двадцать одна тысяча рублей, — подвела итог прокурор Кириллова. — Покушение на убийство и незаконное хранение оружия полностью подтверждаются совокупностью собранных доказательств. С учетом особой опасности совершенных действий обвинение просит назначить Максимовой в соответствии с частью 4 статьи 159 УК РФ десять лет лишения свободы со штрафом в один миллион рублей, а Тишко по совокупности совершенных преступлений — двадцать лет лишения свободы со штрафом в один миллион рублей в соответствии с частью 3 статьи 30 п. «а, к», частью 2 статьи 105 УК РФ и статьями 139 и 222 УК РФ…

Адвокат Андреев без огонька произнес речь, в которой просил суд смягчить наказание подсудимым, учитывая их тяжелое детство. На диагнозе Тишко он почему-то больше не настаивал.

Подсудимый в своем последнем слове продолжал клясться Натке в любви, но в это, кажется, уже сам не верил.

Ольга говорить отказалась.

К своему удивлению, Натка спокойно досидела до конца заседания.

Роль стороннего наблюдателя удалась ей на пять баллов.