Глядя на солнце - Барнс Джулиан

Джин не знала, как ответить, и вдруг вспомнила маленькую хижинку, похожую на разросшийся скворечник.

— Лесли, когда мы ходили по Старым Зеленым Небесам…

— А! Ты думаешь, туда отправляются старые игроки в гольф, когда умирают? — И опять она не знала, что сказать. — Нет, все в порядке, малютка Джинни, старые игроки в гольф не умирают, только теряют свои мячики.

— Когда мы ходили по Старым Зеленым Небесам, вы проделывали фокус с сигаретой.

— Это какой же?

— Выкуривали сигарету целиком так, что пепел не опадал. Медленно запрокидывали голову, и весь пепел сохранялся столбиком.

— Я проделывал такое? — Лесли улыбнулся. Хотя бы он еще сохранил какие-то знания, какую-то сноровку. По большей части единственным, что люди хотели узнать от тех, кто был в его положении, каково умирать. — И ты хочешь узнать, в чем тут фокус?

— Да, пожалуйста.

— Фокус в том, чтобы воткнуть иголку в сигарету. А закидывание головы — просто прием, чтобы все выглядело реальнее. По той же причине его не стоит делать на ветру или вообще на чистом воздухе, если этого можно избежать. И требуешь, чтобы все затаили дыхание. Заставляешь их поверить, что они все испортят, если не остерегутся. Всегда очень помогает. А вполне вероятно, что можно выкурить такую сигарету в ураган, наклонив голову, и пепел не упадет. Не то чтобы я хоть раз попробовал. Но курить такие сигареты удовольствие небольшое. Все время думаешь, что у них металлический привкус.

— Лесли, старый вы хитрец.

— Ну, всегда следует припрятывать что-то про запас, верно?

Когда Джин посетила его во второй раз, Лесли выглядел еще более ослабевшим и пожелал увидеться с Грегори. С пятилетнего возраста — когда Лесли начал официально признавать существование мальчика — его двоюродный внук стал получателем загадочной серии рождественских подарков. В шесть он получил резную подставку для курительных трубок; в семь — набор стереоскопических слайдов без стереоскопа; в десять — сборную модель «Лисандера» без шасси; в одиннадцать — велосипедный насос; в двенадцать — три полотняных носовых платка с инициалом «Д». Промах всего на одну букву, подумал он. Когда ему исполнилось четырнадцать — конверт с французскими купюрами, двадцать лет как вышедшими из употребления, из-за которых с ним обошлись как с фальшивомонетчиком-недотепой, когда он попытался обменять их в банке. А когда ему исполнился двадцать один год, он получил подписанную фотографию дяди Лесли, снятую много лет назад, возможно, еще в Америке. После первых разочарований Грегори начал втайне гордиться получаемыми подарками: для него они были не доказательством пренебрежения дарящего, но, напротив, твердым желанием одарить двоюродного внука чем-то абсолютно типичным для дяди Лесли. И его ожидания ни разу обмануты не были. Грегори даже несколько лет втайне боялся, что стереоскоп найдется или что мать купит его ему. Это погубило бы все.

Миссис Брукс, у которой Лесли проживал почти пять лет, была худой, смутной женщиной и по непонятным причинам всегда кричала. Не из-за глухоты, как однажды доказал дядя Лесли, тихонько включив ее радиоприемник на малой громкости и понаблюдав за ее реакцией. Просто привычка, возникшая так давно, что никто не знал из-за чего, да и не интересовался.

— ЕМУ ОЧЕНЬ ХУДО, — оповестила она улицу, открыв дверь Грегори. — НЕ ДУМАЮ, ЧТО ЕМУ МОЖЕТ ПОЛУЧШАТЬ, — проревела она первому и второму этажам своего дома, вырывая у Грегори его пальто. К счастью, комната дяди Лесли была на верхнем этаже — большой чердак, склонность которого перенагреваться летом и близость к булькающим цистернам обеспечивала ему надежный рычаг во время возникавших иногда переговоров о предположительной квартирной плате.

Взмахами руки «кыш!» Грегори задержал миссис Брукс на первом этаже. Теперь он легонько постучал в дверь чердака и вошел. Он никогда прежде не посещал Лесли у него на дому и, войдя, тут же испытал прилив ностальгии: ну конечно же, подумал он, вот откуда были все мои рождественские подарки. Больше всего это место напоминало лавку старьевщика с малым товарооборотом: одежда на вешалке, явно не размеров одного и того же человека; три пылесоса с принадлежностями для четвертого; цветочная ваза из граненого стекла с желтоватой полоской присохшей гнили посреди; кучки книг в бумажных обложках с отрезанными верхними правыми уголками и ценами в шиллингах и пенсах; бритва «Электролюкс», одна из первых, перламутрово розовеющая в коробке и настолько допотопной модели, что выглядела чем-то совсем другим — например, сексуальным приспособлением непопулярного применения; стопка разнокалиберных тарелок; несколько чемоданов, общая емкость которых далеко превосходила содержимое комнаты; и торшер, который был включен даже в одиннадцать часов весеннего утра.