Полоса везения, или Все мужики козлы - Вильмонт Екатерина Николаевна

– Пойми, – говорил он мне, – у нас в жизни может уже не быть такой возможности заработать приличные деньги, а нам еще столько нужно…

Я все терпела, единственное, что позволяла себе – иногда посидеть в кафе, да и то не в Рейнбахе, а в Бонне, куда время от времени моталась на распродажу в одном из универсальных магазинов. Я не съездила за год никуда, кроме Кельна. И однажды я взмолилась:

– Саша, давай на выходные съездим хотя бы в Мюнхен, я так давно мечтаю туда попасть, или, еще лучше, в Любек!

Он посмотрел на меня как на полоумную, укоризненно покачал головой и спросил:

– А ты представляешь себе, сколько это будет стоить?

– Сашенька, ну пожалуйста, я очень тебя прошу!

– Машка, кончай бодягу! – ответил мне доктор наук, рафинированный интеллигент.

Я заткнулась, но затаила зло. И когда неделю спустя в боннском уличном кафе под цветущими розовыми каштанами ко мне приклеился Райнер, симпатичный веселый немец, который давно не сводил с меня глаз, я не стала кочевряжиться, а с удовольствием приняла приглашение поужинать и потанцевать нынче вечером. Поскольку Козлитин обычно возвращался довольно поздно, я могла спокойно уйти из дому, что я и сделала, наведя немыслимую красоту и оставив мужу записку следующего содержания: «Умираю с тоски. Решила развлечься сама. Материального урона ты не понесешь. Целую. Маша».

Райнер ждал меня на станции с машиной. Мы весело болтали всю дорогу, потом ужинали в уютном маленьком ресторане. Он ухаживал за мной по всем правилам, а я все время думала, интересно, как Козлитин отнесется к фразе о материальном уроне? Мне казалось, что я невероятно остроумна. Райнер в этот вечер ничего себе не позволил, был галантен и безупречен. Зато мой супруг встретил меня увесистой затрещиной и потоком самой отборной ругани, произносимой, впрочем, почти шепотом – чтобы соседи не услышали. От этого все казалось каким-то ненастоящим, глупой и некрасивой игрой. Однако утром я обнаружила, что щека здорово вспухла, и этого я уже не смогла перенести. Я позвонила маме и попросила прислать мне срочную телеграмму с просьбой приехать в Москву. Телеграмма пришла. Козлитин не стал возражать против моего отъезда.

Так, закончился мой второй брак. И я приняла непоколебимое решение больше не выходить замуж. Очевидно, я не создана для семейной жизни, тем более выяснилось, что у меня не может быть детей. А раз так, то зачем? Можно прекрасно жить и не связывая себя брачными узами.

Но прошло несколько лет, – и я познакомилась с человеком, который показался мне надеждой и опорой.

Правда, меня немного смутила его фамилия – Козлов, но желание к кому-то прислониться – в стране уже «бушевали ветры перестройки» – оказалось сильнее, и я вышла замуж. И снова ошиблась. Козлов был человеком жестким, умел зарабатывать деньги, по мере возможности стараясь избегать криминала. И еще увлекался политикой, входил в Межрегиональную группу, а на меня почти перестал обращать внимание. Вся его любовь ограничивалась деньгами. Теперь я иногда думаю, что это было не так уж плохо, но тогда я ужасно огорчалась.

Посудите сами, каково молодой влюбленной женщине смириться с тем, что супруг в постели обсуждает с нею политическую ситуацию в стране, не замечая восхитительной ночной рубашки или полного отсутствия таковой?

Я обижалась, злилась, потом пыталась проявить понимание, вникнуть в его дела, но ничего не помогало. Наша близость случалась не чаще раза в месяц, да и то наспех, невнятно, и не приносила никакого удовлетворения, даже морального. Я не выдержала, высказала ему все, что думаю, и ушла. Он страшно расстроился, пытался меня вернуть, а потом вдруг выяснилось, что ему все-таки не удалось избежать криминала, его прижали, и он был вынужден срочно смотаться за границу. Слава богу, мы до этого успели развестись.

Я погоревала, но недолго; надо было думать о куске хлеба, а переводы, которыми я раньше неплохо зарабатывала, стали приносить все меньше и меньше, хотя работала я все больше и больше. Пришлось еще давать уроки немецкого, но как ни трудно мне было, думать о новом замужестве не хотелось. Конечно, случались какие-то романы, вполне мимолетные. В то время всем было не до любви, и мужчинам и женщинам… Когда меня спрашивали, почему такая красивая женщина живет одна, я отвечала: «С меня хватит, я трижды была замужем, и все мои мужья были козлы».

А потом вдруг я влюбилась, до сумасшествия, до отчаяния. Он был известным, даже знаменитым пианистом, невероятной романтической красоты, умным, ироничным, – словом, я видела в нем одни только достоинства. Еще бы: высокий, стройный, с густой гривой седых волос, жгучими черными глазами, великолепный музыкант, интеллектуал, умница. Женщины из-за него сходили с ума. Но… он был алкоголиком. Настоящим, запойным. Когда мы встретились, он не пил уже полтора года, был в прекрасной форме. И очень много гастролировал, из-за чего мы виделись нечасто, но тем упоительнее были эти встречи. А потом он сорвался, запил… И куда что девалось? Он превратился в обычного подзаборника. Я искала и находила его в каких-то жутких компаниях, пыталась лечить, но результатом было лишь то, что он начал пить один, дома, и это было страшнее всего. Мое сердце разрывалось от жалости, и вместе со мной страдала тетушка Лиза, которой я только и могла излить душу, ибо мама и подруги все как одна уговаривали меня бросить Романа и твердили, что его запои не должны быть для меня неожиданностью, что о них давным-давно знает вся Москва, и вообще, у него есть законная жена, она не дает ему развода, вот пусть с ним и возится. Но я была не в состоянии так легко отказаться от своей великой любви. Мне чудилось, что только я смогу его спасти, что я отчасти виновата в его срыве – словом, воображала себя новой декабристкой и готова была на любые подвиги. И я их совершала. Я отыскивала каких-то лекарей-знахарей, петом знаменитых профессоров. Некоторым из них удавалось приводить его в чувство на неделю или даже месяц, а потом все начиналось сначала.

Но вдруг ему стало лучше, начался долгий просвет, он вновь целыми днями сидел за роялем, словно черпая в нем новые силы, а я по мере возможности улаживала его дела, здорово пошатнувшиеся из-за долгого пьянства – короче, трудилась, что называется, в поте лица и даже, встав на уши, поехала с ним на гастроли по странам Бенилюкса и Германии. Не могу передать, какой гордой и счастливой я себя чувствовала, сидя в зрительном зале, когда публика награждала его овациями. Он опять играл изумительно, особенно Шопена, Листа, Дебюсси. Я снова ощущала острую влюбленность в этого ослепительного мужчину и музыканта, напрочь забывая о том, каким он бывал во время запоев.

Он был мне благодарен или делал вид, что благодарен, и, безусловно, нуждался во мне. Но любил ли он меня? Не уверена, что он вообще был способен на настоящую любовь в моем понимании этого слова. Слишком много душевных сил уходило у него на борьбу со своим недугом и на любовь к музыке. Но я готова была смириться со своим третьим местом в его жизни. Однако не ниже! Четвертое меня уже не устраивало, и потому, когда мне его предложили, я категорически отказалась.

Дело было так: мы уже неделю жили в Вене. Он давал там концерты, а потом еще должен был провести мастер-класс, после чего мы собирались две недели отдохнуть в чудесной горной деревушке, где был крошечный уютный отель с прекрасным старым «Бехштейном».

То есть перспективы были самые радужные. И вдруг меня вызвали в Москву. Тяжело заболела моя мама. Я застала ее в больнице, задыхающуюся, с посиневшими губами, и она умерла у меня на руках пятидесяти семи лет от роду. Меня душило отчаяние и чувство вины. Мне казалось, если бы я была в Москве, с нею, может, я сумела бы ее выходить, хотя врачи сказали, что сердце ее было безнадежно изношено и вообще непонятно, как она жила с таким сердцем.

Тетушка Лиза уже через несколько дней после похорон стала настаивать, чтобы я вернулась к Роману.

– Пойми, – говорила она, – маму уже не вернуть. А он там один. Он нездоровый человек, и к тому же артист, у него куча поклонниц, и уж кто-нибудь из них непременно попытается занять твое место, тем более что ты-то ему не жена.

– Пусть попробуют, – грустно улыбалась я, – это удовольствие ниже среднего. Вытаскивать его из запоев, выслушивать его пьяные бредни…

– Деточка, они ведь этого скорее всего не знают, они видят романтического красавца, изумительного музыканта, одинокого мужчину, наконец! Ты должна ехать, если ты его любишь.

Я любила. И поехала. Но тетушка как в воду глядела.

Уже на третий день я обнаружила, что одна из слушательниц мастер-класса, обворожительная итальянка Лилиана смотрит на Романа как-то уж очень по-хозяйски, что ли. Мне это не понравилось. Я стала приглядываться и поняла, что подозрения небеспочвенны. В мое отсутствие между ними явно что-то произошло. Что именно, догадаться было нетрудно. Мне хотелось устроить скандал, оттаскать за волосы юную красотку, разбить что-нибудь, выкричаться, но… Я взяла себя в руки и решила посмотреть, что будет дальше. В конце концов небольшой зигзаг мало что значит, к тому же, Лиза права, я все-таки не жена Роману. И я сдержалась. Но в один прекрасный день эта юная нахалка заявилась ко мне в гостиницу и, смущенно опустив свои потрясающие глаза, проговорила: