Колокол - Мердок Айрис

Тот сидел не без кокетливого изящества: протянув вперед ногу и едва касаясь Дориной ноги. На нем были темно-серые фланелевые брюки и белая рубашка с открытым воротом. Пиджак он забросил на верхнюю полку. Рукава у рубашки были закатаны, и на его обнаженной руке, лежавшей на пыльном подоконнике, нежилось солнышко. Он, по всей видимости, на воздухе бывал реже, чем его спутник, но щеки его были тронуты свежим, красноватым загаром. Голова у него была совершенно круглая, глаза темно-карие. Волосы блекло-каштанового цвета, чуть длинней обычного падали на шею ровно подстриженной волной. Он был очень худенький, а такой беззастенчивый взгляд широко распахнутых глаз мог быть только у безмятежно-счастливого человека.

Дора признала этот былой свой взгляд на мир, когда глядела на этого мальчика, доверчивого, неиспорченного, пышущего здоровьем, не растратившего сил. Юность изумительная пора. И как неуместны здесь сочувствие и жалость. Ведь за юностью наступает куда более трудный возраст, когда и надежд остается меньше, и возможностей изменить что-то, когда жребий уже брошен и нужно идти по избранному пути, а навыков никаких нет и нет даже простой житейской мудрости, когда — как это случилось с ней самой — хочешь быть une jeune fille un peu folle ^[3], а становишься просто женщиной и, хуже того, женой. У молодых свои заботы, но у них хоть есть определенная роль в жизни — быть молодыми.

Пара напротив разговаривала, и Дора бездумно прислушивалась.

— Только не забрасывай учебники, — говорил мужчина, — а то как бы до октября вся математика у тебя из головы не выветрилась.

— Я буду стараться, — ответил юноша. Рядом со своим спутником он держался овцой. Не отец ли это с сыном, подумала Дора, но потом решила, что они больше походят на учителя с учеником. Было в старшем что-то от наставника.

— Везет вам, молодым, — продолжал мужчина, — очутиться в Оксфорде! Ты, поди, волнуешься?

— Да, — ответил юноша. Ответил тихо, его, похоже, нервировало, что разговор идет на публику. Голос у его спутника был громкий, раскатистый, а в купе больше никто не разговаривал.

— Прямо скажу, завидую я тебе, Тоби, я в свое время упустил такую возможность и всю жизнь жалею об этом. В твои годы моя голова была забита только парусниками.

Тоби, промелькнуло у Доры, Тоби Круглоголовый.

— Да, повезло, — промямлил юноша.

Тоби явно старается подладиться под учителя, подумала Дора. Она выудила последнюю сигарету из пачки и, убедившись, что та пуста, выбросила ее, после минутного колебания, в окно. Она поймала на себе осуждающий взгляд мужчины — неодобрение лишь на секунду отразилось на его лице и тут же исчезло. Она попыталась заправить блузку под корсаж юбки. День, похоже, становился все жарче.

— А какая прекрасная специальность, — говорил мужчина. — Быть инженером — это же благороднейшая профессия, с ней нигде не пропадешь. В том-то и беда современной жизни, что нет у людей больше настоящего дела в руках. В былые времена кем мы были? И швец, и жнец, и в дуду игрец, так ведь?

— Да, — ответил Тоби.

К этой поре он уже приметил пристальный взгляд Доры. Застенчивая улыбка то и дело пробегала по его пухлым и, как сформулировала про себя Дора, соблазнительно алым губам. Он нервно потянулся и задел ее ногой. Сразу же резко отпрянул и спрятал ноги под скамейку. Дору это позабавило.

— Это одна из наших главных задач, — продолжал мужчина, — вернуть жизни посредством труда ее былую значимость и утраченное достоинство. Слишком много людей в наше время ненавидят свою работу. Потому и обретают такое значение искусство и ремесла. Даже к хобби стали относиться серьезнее. А у тебя есть хобби?

Тоби от ответа уклонился.

Дора заметила стоявших у обочины детишек, они махали проходящему поезду, помахала в ответ и она и невольно улыбнулась. Она поймала на себе взгляд Тоби, тот тоже улыбнулся, но сразу отвел глаза.

Под пристальным Дориным взглядом он начал заливаться краской. Дору это привело в умиление.

— Ведь это проблема всего нашего общества, — развивал свою мысль мужчина. — Но у нас есть и своя личная жизнь — и ею надо как-то распорядиться, так ведь? И что останется от свободы, если это чувство личного призвания будет утрачено. Не, надо бояться прозвища «чудак». Пусть мы будем всем примером, каким-то напоминанием, хоть и символическим. Ты согласен?

Тоби был согласен.

Поезд начал медленно сбавлять ход.