Кысь. Зверотур. Рассказы - Толстая Татьяна

А еще что в книгах-то хорошо: красавицы эти, что меж страниц платьями шуршат, из-за ставен выглядывают, из-под занавесей кружевных, узорных; красавицы, что руки белые заламывают, с распущенным с волосам под ноги коню бросаются, гневными взглядами вспыхивают, – сама в слезах, а талия в рюмку какую-то; что разметываются с сердцебиением на лежанке, а вскочив, диким взором поводят окрест; что семенят боязливо, потупив синие очи; что пляшут пляски огневые с розой в волосах, – никогда эти красавицы по нужде не ходят, никогда оброненное с полу, кряхтя, не подбирают, не пучит красавиц-то этих, ни прыща у них не вскочит, ни ломоты в пояснице не бывает. Перхоти в златых кудрях у них не водится, вошь малюткам своим гнездышка не вьет, яичек не откладывает, стороной обходит. Да и кудри те златые – они ж у них цельные сутки кудрявятся, а того не сказано, чтоб полдня с колобашками сидеть. Не случалось им ни чавкать, ни сморкаться, спят тихо, щеками не булькают, никакая Изабелла али Каролина со сна не опухши; зевнув – зубами не клацают, вскакивают освеженные и распахивают занавеси. И все радостно кидаются в объятия избраннику, а избранник-то кто же? избранник – Бенедикт, зовись он хоть дон Педро, хоть Сысой.

А то: весна! Зачем ему весна? Весной одно хорошо: читать светлее. День длинней, буквы видней.

Летом велел гамак себе на галерее подвесить. Над гамаком навес легкий, от блядуниц защита. Никакой у них совести, у блядуниц, ни самомалейшей: где карниз увидят, там и сядут, оттуда и курлычут и гадят. Ладно если в волосья попадет, а ну как на книгу? Двух холопов по бокам приставил, чтоб опахалами помавали и всякую мошку али комарье от него отгоняли. Девку-качалку приставил, чтоб гамак качала, али сказать, колебала, но не сильно, а так, чуть-чуть. Другую – чтоб беспрестанно прохладительные запивки подносила: ягоду кизил толкла, канпот с ее варила и колотого лёду туда побольше пёхтала, а этого лёду еще с зимы запасено, всю зиму работники на реке лед рубили и в холодном подполе хоронили. А этот канпот хорошо через соломинку пить: срежут траву какую, если не ядовитая, высушат, а внутри ее трубочку видать, а через ту трубочку напитки пить.

Вот уж муха пошла злая и крупная, крыло у ней в синеву отливать стало, глазки радужные, а нрав неуемный; два работника умаялись отгонямши, третий на подмогу прибежал; стало быть, осень. Поднял глаза: и правда, осень, брызнет дождем из тучи, не дай бог, книгу намочит. Перебрался в терем.

Хер

День был обычный, четверг. Падал снежок, ничто не предвещало. А и в книжках так: ежели ничто не предвещает, всегда особо оговаривают: не предвещало. А уж ежели предвестит, то держись: и птица каркнет, и ветер эдак завывает, и зеркало треснет, а зеркало это у старинных людей вроде доски было, и они, в ту доску глядя, себя видели, вроде как мы, когда в воду смотрим.

Сели обедать.

Бенедикт раскрыл «Северный вестник», седьмой номер, на редкость крепенький, нитками прошитый и проклеенный, разломил журнал, чтоб не закрывался, и локтем нажал, и еще миской с супом придавил.

Теща:

– Доедай, зять, каклеты стынут.

– М-м.

– Каклеты хорошие, жирные.

– М-м.

– С грибышами упарены. Поди, час в печи томила.

Оленька:

– А еще хорошо к каклетам пюре с репы.

Тесть:

– Пюре, почитай, ко всему хорошо.

– Нет, к каклетам – особливо.

– Ну да и то сказать: не кажный день каклеты парим.

– Не кажный.

«..........», – читал Бенедикт, бегая уже привычными глазами по строчкам, – «...........».

– А о прошлом годе, помните, кусай-травы набрали да с репой масседуан сварганили.

– А то.

– А еще бы для духу козлякового сыру в масседуан-то наблякать, оно бы еще вкусней было.

– А то.

– А еще вермишель хорошо.

– А еще бы не хорошо.

– А кабы в вермишель маслица, да травок лесных, да кваску чуток, да запечь, да протомить, а как заскворчит – на стол.

– А сверху – грибышей толченых.

– Ага.

– А к этому вертуту рассыпчатую, орешками фаршированную.

– С папоротом.

– Но.

– Опосля пряники. Плетеные.

– Зачем плетеные. На поду лучше.

– Ща, на поду. На поду они с горчинкой.

– Но? И чего? Оно и хорошо.

– Чего ж хорошего? Плетеные куды лучше. В их яйцо кладут.

– Что ты понимаешь. Плетеные!.. Еще скажи: блины!..

– А что блины? Что блины-то?

– А то, что неча!.. Блины!.. Тоже мне!..

– А чего тебе?

– А ничего! Вот чего!

– Ну и ничего! А то: блины!..

– А вот и блины!