Эгипет - Краули Джон

— Вон там, — показала она.

Они вошли в основное русло, похожее на широкое черное шоссе, обсаженное огромными деревьями; вверху, как еще одно такое же шоссе, влажно поблескивало небо. Течение лениво несло их к таинственному берегу; Пирс опустил весла в воду. Слабо доносилась музыка праздника, так, словно исходила от туманных золотистых созвездий.

— Сейчас врежемся, — спокойно произнесла Роузи.

Он стал выгребать правым, но лодка стукнулась обо что-то, торчащее прямо из берега, и ее стало разворачивать течением.

Это была маленькая пристань, и лодка замерла, готовая к швартовке, уткнулась в нее, как старая лошадь, которая принесла новичка-всадника назад в свою родную конюшню.

Вот и хорошо. Вот и славно.

Небольшие сходни вели к лестнице, но того, что там дальше, наверху, видно не было.

— Разведаем? — спросил он. — Команде сойти на берег и тащить на борт все, что подвернется под руку.

— Н-ну…

Но он уже набросил носовой фалинь на сваю двумя быстрыми петлями, по крайней мере этот прием он помнил. Он встал, чтобы помочь ей выбраться из лодки.

— А если тут кто-нибудь живет…

— Благорасположенные туземцы.

— А если собака…

У нее была маленькая и влажная ладонь, и, придерживая ее за спину, он почувствовал, как хлопок платья скользит по шелку ее кожи. Стоя рядом с ней, он опять вынул фляжку.

Они помолчали, вслушиваясь в тишину.

— Хватит труса праздновать, — сказала она, берясь за его локоть. Они стали медленно подниматься, опасливо ступая босыми ногами по ступенькам, сделанным из простых бревен, вбитых в мягкую землю, верхнюю ступень заменял большой корень дерева; стоявшие вокруг сосны почтительным шепотом уговаривали их повернуть обратно.

— Дом.

Показался приземистый домик: большая крытая веранда, и дымоход, и раскидистая древесная крона темным пятном на фоне залитого лунным светом пейзажа. К дому вела тропка, устланная сосновой хвоей. Света в окне не было.

— Кто-то там играет в темноте, — прошептала она.

— Что?

— На рояле.

Он ничего такого не слышал.

— Рояль, — сказала она. — Проснись.

Не было никакого рояля. Они обошли вокруг дома. Странное смешение стилей, его ближняя, освещенная луной часть была оштукатурена, в ней было два окна со скругленным верхом и две грубые колонны, поддерживающие антаблемент. Большую крытую веранду явно пристроили позже. На лесистом холмике, за лужайкой, казавшейся в лунном свете ухоженно-бархатистой, стоял высокий дом с несколькими трубами.

— Дом привратника.

— Наверное.

В особняке света тоже не было. Почему они разговаривали шепотом? Бесцельные поиски привели их обратно к теневой стороне, к крытой веранде.

Ее давно не ремонтировали: возле двери обнаружилась щель, такая, что руку можно было просунуть. Пирс просунул руку, как опытный медвежатник или шпион, и отодвинул засов.

Решение всякий раз принимал не он, если не считать решимости делать все то, что ему предлагают. Он был где-то далеко-далеко от своего будничного «я» и не хотел ни за что отвечать: как если бы его вел сейчас в сказочное Никуда, к фонтанам и холмам Элизиума, некий сияющий во тьме психопомп. ^[56] Выпей это. Съешь то. Она первой вошла в дверь, медленно, тихо, осторожно ставя ноги.

Похоже, тут давно уже никто не жил.

На веранде не было ничего, кроме двух сломанных плетеных стульев. Роузи подергала дверь в дом, та оказалась закрытой. Но когда Пирс толкнул большое окошко рядом, оно распахнулось настежь с жутким шумом — как крик на вдохе. Он перелез через невысокий подоконник.

Пахло нафталином и мышами, прелыми обоями и многолетним запустением. Когда и где он влезал вот так же в заброшенный дом и пахло точно так же, чередой забытых жарких лет? В углу, как труп, свернутый рулоном коврик, а больше ничего. На полу лежали холодные ромбики лунного света.

— А вдруг тут… — Ее голос гулко пробежался по пустой комнате. Она обернулась; свет из окна рассек ее лицо на части; Пирс сделал один-единственный шаг и оказался к ней вплотную.

Она ничуть не удивилась, вопрос был в другом — насколько она была ему рада; он насыщался ею нежадно, но всласть, словно большими глотками пил воду; утолив первую жажду, он чуть отодвинулся, и она тут же отделилась от него, пьяно покачнувшись, будто цветок, с которого пчела уже успела собрать пыльцу; и упала рука, которую она успела просунуть между его грудью и своей собственной, впрочем, даже и не попытавшись его оттолкнуть; она двинулась дальше.