Рич & Бьюти. История мира в 9 найт-клабах - Стогоff Илья

Какое-то время джазмены в общем и не записывались. Однако в 1929-м произошло то, что время от времени с капитализмом происходит: он рухнул. И для музыкантов начались совсем другие времена.

4.

После Первой мировой старый мир рухнул, зато на его месте появилось два совсем новых. Прежняя модель (аристократы, живущие за счет крепостных крестьян) устарела и вызывала лишь брезгливые ухмылки. Прогрессивными считались либо советский коммунизм, либо та штука, которую построили в США.

Жить за счет граждан собственной страны теперь всем казалось полной дикостью. Рабство, которое существовало столько же, сколько существует человечество, было объявлено вне закона. Чернокожие американцы и русские крепостные получили, наконец, свободу, однако самый главный вопрос от этого никуда не делся. Этот вопрос звучал так: кто же все-таки будет работать, пока все мы будем танцевать?

Русские коммунисты предлагали в качестве ответа полную фантастику: работать (считали они) будут машины. Ленин и компания собирались электрифицировать нищую Россию и наизобретать столько умных механизмов, что один инженер играючи справится с работой, которую прежде выполняли сто из кожи вон лезущих бурлаков. Американцы предлагали подход попроще: работать станут в третьем мире. Ну да, это, конечно, не очень справедливо. А если говорить откровенно, то и совсем несправедливо. Но в конце концов, другого-то выхода все равно нет. Кому-то отжигать, комуто вкалывать. Не мы этот мир придумали, не нам его и менять.

На практике американская модель больше всего напоминала финансовую пирамиду. Те, у кого появлялся хотя бы какой-то лишний центик, отправлялись на биржу. Там они покупали акции, и доход с этих акций позволял им больше не работать. Из низшего слоя любой американец мог запросто выскочить в высший. США на глазах превращались в нацию рантье: миллионы людей жили исключительно на доходы с акций. Миллиардер Джон Рокфеллер жаловался, что как-то подошел почистить ботинки к мальчишке со щеткой в чумазых от гуталина руках, и тот поинтересовался, во что уважаемый мистер посоветует ему вкладываться?

Рокфеллеру не нравилась идея, будто он и мальчишка принадлежат к одному и тому же высшему слою. Но именно это и стало называться «Великой Американской Мечтой».

Рост курса акций продолжался почти десятилетие. Это было роскошное время: джаз, красотки, гангстеры в широкополых шляпах. Бедными в Америке остались только самые бестолковые. Но каждая финансовая пирамида рано или поздно рушится. Выплаты по акциям могут продолжаться только до тех пор, пока кто-то покупает все новые и новые бумаги. А как только буратины перестают закапывать на этом поле свои золотые, все тут же рушится.

В октябре 1929-го пузырь лопнул. Акции «Крайслер» упали в цене в двадцать семь раз. Акции «Дженерал Моторс» — в восемьдесят раз. О банкротстве объявил каждый пятый американский банк. Люди, которые еще вчера без тени сомнений смотрели в завтрашний день, теперь выстраивались в очереди за тарелкой бесплатного супа.

Накануне начала кризиса всем казалось, будто джаз вот-вот станет чем-то большим. На самом деле рок-н-ролл мог появиться лет на тридцать раньше, чем появился. Почему нет? Уже тогда имелись безбашенные, пропитанные виски и кокаином музыкальные гении, девушки, готовые метать трусы на сцену, журналы, готовые ставить звезд на обложки, и клубы, готовые предоставлять помещение под самые экстравагантные проекты. Но как-то не получилось. От превращения в ритм-н-блюз довоенную музыку отделял всего один шаг, но этот шаг так и не был сделан.

Джазовый гитарист Дэнни Баркер вспоминал:

— Депрессия стала для джаза катастрофой. На тот момент я работал в Lennox Club. Мой бэнд состоял из десяти музыкантов. Плюс хор из восьми девушек. Плюс четыре официанта, два бармена, два швейцара, вышибала и парень, который бегал для посетителей за бутылкой в соседнюю лавку (мы называли его «виски-бой»). А в зале сидела одна компания за вечер. От силы две. Каждый вечер мы вываливали всю выручку на стол и поровну делили между собой. Иногда выходило по семьдесят центов на человека.

Музыкальный бизнес — развлечение для богатых обществ. А американское общество вдруг стало очень-очень бедным. Вчерашние звезды танцклубов вынуждены были теперь играть на детских утренниках или аккомпанировать в школах танцев, получая по восемь центов за работу с десяти утра до трех пополудни. В ночных клубах им теперь иногда не удавалось заработать вообще ничего за целую ночь работы. И если раньше самой прибыльной работой для музыканта считались клубные концерты, то теперь неожиданно для всех инициативу перехватили радиостанции.