Меня создала Англия - Грин Грэм

– Поедем домой, Эрик, – сказала Кейт.

– Все равно вы его увидите. Я провел его в вестибюль. – Вы не хотите его видеть, мистер Крог? – спросил Холл. – Вы хотите, чтобы он отсюда убрался?

– Я же сказал: гоните его отсюда, – сказал Крог, обращаясь к Энтони. Холл молчал. Он даже не взглянул на Энтони – и без того ясно, что ни на кого из них мистер Крог не может положиться. Он встал – руки в карманах пальто, шляпа чуть сдвинута на лоб – и вразвалку прошел мимо оркестра, серебристых пальм, толкнул стеклянную дверь в просторный пустой вестибюль и мимо конторки направился прямо к пушистому ковру под центральной люстрой, где растерянно переминался молодой Андерссон. Из ресторана хлынули звуки оркестра: «Я жду, дорогая».

• Я жду, дорогая.
• Не надо сердиться.
• Пора помириться.
• Я так одинок.

***

– Ты Андерссон? – спросил Холл. Его знание шведского языка составляли, в основном, имена существительные, попавшие в разговорник. – Да, – ответил Андерссон, – да. – Он быстро подошел к Холлу.

– Домой, – сказал Холл. – Домой.

С любовью не шутят – Пойми, дорогая.

Меня не пугает…

***

– Домой, – повторил Холл. – Домой.

– Мне только повидать мистера Крога, – сказал Андерссон, пытаясь задобрить Холла улыбкой. Холл свалил его ударом в челюсть и, убедившись, что одного раза достаточно, снял кастет и приказал портье:

– На улицу! – Возвращаясь, он с горечью думал: расселись, дармоеды, пьют вино за его счет, а чтобы сделать для него что-нибудь – на это их нет. В зеркале около ресторанной двери он видел, как Андерссон с трудом поднялся на колени; его лицо было опущено, кровь капала на бежевый ковер. Холл не испытывал к нему ни злобы, ни сочувствия, поскольку все его существо поглотила та бездонная самоотверженная любовь, которую не измеришь никаким жалованьем. Он вспомнил о запонках. Коричневый кожаный футляр лежал в кармане рядом с кастетом, сейчас он потемнел от пропитавшей его крови. Закипая гневом. Холл грустно вертел футляр в пальцах. Как заботливо он его выбирал! Это не какая-нибудь дешевка – стильная вещь. Холл решительными шагами пересек вестибюль и потряс футляром перед лицом Андерссона.

– Ублюдок, – сказал он по-английски. – Жалкий ублюдок. У молодого Андерссона был полный рот крови, глаза заволокла красная пелена, он ничего не видел.

– Я не понимаю, – проговорил он, раздувая на губах пузыри. – Не понимаю.

Холл еще раз взмахнул футляром перед его лицом, потом поднял ногу и ударил в живот.

6

Поезд в Гетеборг уходил через полчаса. Прогуливаясь, Энтони и Лу поднялись, по Васагатан, миновали почту и повернули обратно. – Пора идти на вокзал, – сказала Лу.

– Я купил тебе конфеты на дорогу.

– Спасибо.

– Ты запаслась сигаретами?

– Да, – ответила Лу.

Утро в Гетеборге, завтрак в Дротнингхольме, обед с родителями – как мало они виделись, как пусто и голодно на душе. Поднял якорь английский лайнер, пришвартовавшийся у Гранд-Отеля в ту ночь, когда они прибыли в Стокгольм; на Хассельбакене убрали с улицы стулья; Тиволи закрыли. Скоро зима, все разъезжаются по домам.

– Журналы у тебя есть?

– Есть, есть.

Они повернулись спиной к шумной сутолоке на привокзальной площади, снова дошли до почты и вернулись назад. В ресторане напротив вокзала сидел Минти и студил кофе в блюдце, Энтони махнул ему рукой. Оставалось переброситься незначительными фразами – жалко, что уезжаешь, может, еще увидимся, мне было хорошо с тобой, спасибо, au revoir, auf Wiedersehen, если когда-нибудь будешь в Ковентри, – оставалось поцеловаться на платформе и взглядом проводить поезд.

– Мне было хорошо с тобой.

– И мне.

– Пора идти на вокзал. – Еще один шаг, у почты развернуться – и в обратный путь по Васагатан.

– Хорошо бы и мне уехать.

– Да.

– Будешь немного скучать?

– Да.

– Пиши.

– Какой смысл?

– Вон твой отец. Разыскивает тебя. Махни ему рукой, он успокоится и уйдет. Как всегда, с Локкартом.

Вот и еще что-то кончилось, еще одна зарубка в памяти рядом с лестничной площадкой, надписями на стене и молоком, которого не было. – Зачем тащиться на платформу? Осталось еще десять минут. – Высокие перистые облака затягивали ясный небосвод. – Будет дождь. – Я пройду с тобой немного дальше, – сказал Энтони. Что ж, думал он, это не самый худший конец: хуже, когда звонишь в пустую квартиру, ждешь все утро на лестнице и, не зная почерка, гадаешь, что она могла написать: