Кровавый меридиан - Маккарти Кормак

XIV

К северу, куда ни глянь, из грозовых туч тянулись щупальца дождя, словно полоски упавшей в широкий стакан ламповой сажи, и ночью было слышно, как в прерии на многие мили вокруг барабанит дождь. Они забирались на скалистый перевал, и молния выхватывала далёкие дрожащие горы, молния звенела вокруг в камнях, и пучки синего огня цеплялись к лошадям, точно светящиеся твари, которых невозможно стряхнуть. Тусклые дуги появлялись на металлических частях упряжи, свет переливался синевой на стволах винтовок. В этом ослепительном голубом сиянии вскакивали и замирали обезумевшие зайцы, а высоко среди громыхавших утёсов, нахохлив перья и косясь жёлтым глазом на раскаты грома внизу, восседали соколы-хохотуны.

Четыре дня ехали под дождём, под дождём, под градом и снова под дождём. В сером грозовом свете пересекли залитую равнину, где в воде среди облаков и гор отражались ногастые фигуры лошадей, а ссутулившиеся всадники со вполне оправданным скепсисом почитали за мираж блистающие города на далёком берегу моря, по которому они чудесным образом ступали. Они забирались в горы по вздымающимся волнами холмистым луговинам, где из-под копыт вылетали маленькие птички, и щебет их разносился по ветру, где, хлопая крыльями, как крутящаяся на верёвочке детская игрушка, с груды костей тяжело взлетал стервятник и где залитые водой участки на равнине превращались под длинными красными отсветами заката в лужи первобытной крови.

Они миновали высокогорный луг с его ковром диких цветов, целыми акрами золотистого крестовника, циннии, тёмно-пурпурной горечавки, вьющегося, как дикий виноград, синего вьюнка; обширные равнинные пространства, где всё многообразие мелких цветов простиралось пёстрой тканью всё дальше к терявшимся в голубой дымке и смыкавшимся вдалеке краям земли; несокрушимые горные цепи, что вставали ниоткуда, словно хребты морских тварей в девонском рассвете. Снова пошёл дождь, и они, ссутулившись под накидками, грубо скроенными из жирных полуобработанных шкур, закутанные в эти первобытные одежды от серости проливного дождя, походили на служителей неведомой секты, посланных обращать в свою веру самых свирепых зверей этой земли. Впереди всё было обложено тучами и темно. Они ехали в нескончаемых сумерках, солнце закатилось, луна не взошла, горы на западе снова и снова подрагивали в грохочущих рамках молний, пока в конце концов не догорели, оставив лишь непроглядный мрак ночи, в котором всё так же шелестел дождь. Пробираясь у подножия гор среди сосен и голых скал, они забирались всё выше, оставляя позади можжевельник, ели, иногда попадавшиеся большие алоэ и высившиеся стебли юкки, бледные и молчаливые цветы которой казались неземными среди её вечнозелёных соседей.

Ночью ехали вдоль горного потока в диком ущелье, задыхавшемся среди мшистых утёсов, проезжали по тёмным гротам, где капала и разлеталась мелкими брызгами отдававшая железом вода, перед ними представали серебряные нити водопадов, разделявшихся на поверхности крутых далёких холмов, которые сами по себе казались знамениями и чудесами небесными, настолько темна была земля, которая их породила. Миновали гарь с почерневшими деревьями, проехали через участок асимметрично расколотых надвое огромных валунов с гладкими поверхностями, проехали по склонам этой насыщенной железом земли, где когда-то прошёл огненный вал, оставивший после себя почерневшие кости деревьев, этих жертв гроз, что бушуют в горах. На следующий день стали попадаться остролист и дуб, начались лиственные леса, так похожие на те, что они оставили в юности. В карманах на северных склонах среди листьев жались друг к другу куски града, напоминающие тектиты, а ночи стали прохладными. Они забирались по высокогорью всё дальше в горы, туда, где обитали в своих берлогах грозы, где всё сверкало и грохотало, где по вершинам пробегали язычки белого пламени, а от земли пахло чем-то горелым, как от использованного кремня. По ночам волки, словно друзья рода человеческого, обращали к ним призывный вой из тёмных лесов мира, лежащего у их ног, и пёс Глэнтона, поскуливая, жался к безостановочно двигавшимся ногам лошадей.