Чертово колесо - Гиголашвили Михаил

Анзор неприязненно уставился на него:

— У Тимохи тоже заберем. С какого рожна ты вдруг барыг поминать стал, а, земеля?

Байрам замолчал. Все выругали Тимоху-цыгана и вообще всех барыг на свете, причем аборигены так усердно костерили барыг, что Ладо и Гуга переглянулись, отметив это усердие, хотя что такое «барыга» — было не совсем ясно: это крестьяне, что гнут спину на полях?., или оптовики-перекупщики?., или розничные торговцы, фасовщики по чекам и пакетам?.. Никто в этой цепочке не признается, что он — «барыга», и кивает на других.

Постепенно от выкуренных «сам на сам» огромных папирос всех разморило. Рты и глотки пересохли, говорить не хотелось. Тут пригодился лимонад. Солнце стало садиться. В плотном синем небе застыли молочные облака. Все обмякли в жарком воздухе. Откуда-то издалека уже давно слышалось стрекотанье комбайна.

— Пора! Пора! — минут через десять стал всех тормошить Анзор, шепнув Байраму: — Не хочешь — не работай, но «витьков» заставь.

Стали подниматься с горячей земли. Ленивые от природы, по-крестьянски ненавидевшие труд, «витьки» были похожи на бешеных собак, которых гонят в воду.

— Пошли глубже, здесь уже все обмацано, — сказал Байрам.

Двинулись по рядам, стали работать. Ладо помнил все советы. Теперь дело пошло намного лучше, хотя руки, красные, с непривычки натертые до рези, жгло огнем. Он работал, как заведенный: находил точку опоры, пригибал головку вниз и методично тер ее «до холодка», глазами подыскивая новую. Обмацанные головки мертво обвисали на стеблях. И это почему-то беспокоило Ладо.

Стрекот комбайна раздавался все ближе. Ладо в панике вытягивал шею, но ничего не видел. Сам себе он казался видимым отовсюду, хотя его плотно закрывала стена растений, в которых чувствовалось какое-то явное женское начало. И дело не только в том, что головки формой, упругостью и размерами разительно напоминали женскую грудь. Было в их силуэтах что-то от царственной стати гордых горянок.

Временами растения стали как бы одушевляться. И тогда Ладо вдруг начинал бережно раздвигать стебли, старался не сломать ни веточки, пытался так крутить головки, чтобы не делать им больно. Он даже ловил себя на том, что мысленно нежно обращается к ним: «Ну, иди же сюда, иди, не бойся, не прячься! Не вырывайся, я не сделаю тебе больно!»

Неожиданно солнце зашло за облака, и поле быстро и явственно померкло, приобрело темно-зеленый, пепельный оттенок.

Ладо остановился. Спину ломило. Руки онемели. С трудом закурив, он в задумчивости начал притягивать к себе одну головку, другую, всматриваться в них… В венчиках топорщились твердые, упругие нити, образуя затейливые узоры. Под солнцем они были как кружева, теперь стали похожи на морщинистых старух.

Вдруг волна ужаса накатила на него: а если в каждом растении обретается чья-то душа?..

Он сел в оцепенении на землю, не в силах совладать с собой. Поле вызывало беспокойство. Захотелось поскорее вырваться отсюда, бежать. Ладо попытался внушить себе, что это просто паника, которая накатывает, когда переберешь анаши, но волнение не проходило.

Внезапно в просветах мелькнуло что-то яркое, блестящее. Он выглянул: на поляне как-то странно, по-собачьи, сидел теленок и внимательно смотрел на него. Он испугался: «Откуда тут теленок?» Махнул на него рукой, шикнул. Теленок повел головой. А это вовсе не теленок, а огромная, худая и бурая, словно живьем копченная свинья, которая приветливо кивает ему, перекатывая в пасти розовую редиску…

Ладо кинулся назад, в коноплю, но зацепился и рухнул на острые упругие стебли. Закрыв глаза, полежал несколько минут. Затем, взяв себя в руки, поднялся, выглянул на полянку. Никого… Он приблизился к тому месту, где только что сидело непонятное существо. Трава была явно примята.

Он поспешил прочь от проклятой поляны и вскоре встретил близнецов. Их мирный вид так обрадовал Ладо, что он чуть не расцеловал их от умиления.

— Как дела, братва? — спросил он.

«Витьки» что-то ответили. И в этот момент издали раздались очереди вертолетного винта.

— Сидай! — в панике скомандовал один из братьев.

Все трое поспешно опустились на землю. Увидев, как близнецы сдвигают над собой шалашики из конопли, Ладо стал делать то же самое. Руки в черном налете плохо слушались, он боялся сбить драгоценный навар, боялся, что вертолетчик увидит их, боялся милиции, собак и фыркающего совсем близко комбайна. Вспомнилось поучение Байрама: «Если ты видишь вертолет — и он тебя видит!» И инстинктивно старался не смотреть в небо.