Чужое сердце - Пиколт Джоди

– Вы абсолютно правы, – сказал я. – Он пытается сделать то, чего прежде не делал ни один человек. Он подвергает сомнению статус-кво. Он пытается найти иной путь – путь большей добродетели. И готов умереть, чтобы достичь своей цели. Подумать только: а ведь Иисус нашел бы много общего с таким парнем, как Шэй Борн!

Я кивнул и, спустившись с гранитной приступки, начал пробираться к защитной перегородке, у которой меня встречал надзиратель.

– Отче, – сказал он, качая головой, – вы понятия не имеете, в какую кучу сами знаете чего только что вступили.

И будто бы в подтверждение, зазвонил мой мобильный. Отец Уолтер очень недоволен и велит немедленно возвращаться в храм Святой Катрины.

Я сидел на передней скамье и наблюдал за мечущимся взад-вперед отцом Уолтером.

– А если я объясню это тем, что меня коснулся Святой Дух? – предложил я, и ответом мне послужил испепеляющий взгляд.

– Не понимаю, – бормотал отец Уолтер. – Зачем было говорить такие вещи… в прямом эфире… Господи…

– Я не хотел…

– …ты же знал, что в итоге все ополчатся против Святой Катрины! – Он сел рядом и запрокинул голову, словно молился деревянному распятию, висевшему прямо над нами. – Кроме шуток, Майкл, чем ты думал? – уже мягче спросил он. – Ты молодой, красивый, умный парень без склонностей к содомии. Ты мог бы далеко пойти – обзавестись собственным приходом, добраться до Рима… Мог стать кем угодно. Но вместо этого я получаю от генпрокурора копию аффидевита, в котором ты как духовный наставник Шэя Борна утверждаешь, что веришь в спасение души путем донорства органов! Потом я включаю дневной выпуск новостей и вижу, как ты разглагольствуешь там, словно… словно какой-то…

– Кто?

Он покачал головой, сдержавшись и не назвав меня «еретиком».

– Ты же читал Тертуллиана.

Мы все штудировали его в семинарии. Это был известный раннехристианский историк, чей труд «Опровержение еретиков» предвосхитил Никейский символ веры. Тертуллиан является автором идеи о «неприкосновенности веры», согласно которой мы можем лишь повиноваться учению Христа, ничего к нему не добавляя и не отнимая.

– Как ты думаешь, почему католицизм продержался две тысячи лет? – спросил отец Уолтер. – Благодаря таким людям, как Тертуллиан. Людям, которые понимали, что истину коверкать нельзя. Людям, которых огорчили последствия второго ватиканского собора. Папа Римский даже восстановил мессы на латыни.

Я набрал полные легкие воздуха.

– Я считал, что духовный наставник должен делать все, чтобы Шэй Борн принял смерть со спокойной душой, а не заставлять его быть хорошим католиком в нашем понимании.

– Боже ты мой, – вздохнул отец Уолтер. – Он и тебя провел. Я нахмурился.

– Никто меня не провел.

– Ты у него с рук теперь кормишься! Только взгляни на себя – ты сегодня вел себя, как пресс-секретарь…

– Как вы считаете, Иисус умер не просто так? – перебил его я.

– Разумеется, не просто так!

– Тогда почему Шэй Борн не может сделать то же самое?

– Потому что, – пояснил мне отец Уолтер, – Шэй Борн умрет не за чьи-то грехи, а за свои собственные.

Меня передернуло. Уж кому было лучше знать.

Отец Уолтер тяжело вздохнул.

– Я не сторонник смертной казни, но этот приговор я понимаю. Он убил двух человек. Полицейского и маленькую девочку. – Он покачал головой. – Спаси его душу, Майкл. Не пытайся спасти его жизнь.

Я посмотрел ему в глаза.

– А как вам кажется, что было бы, если бы хотя бы один апостол бодрствовал тогда в саду вместе с Иисусом? Если бы они уберегли Его от ареста? Если бы они попытались спасти Его жизнь?

У отца Уолтера в буквальном смысле отвисла челюсть.

– Но ты ведь не считаешь Шэя Борна Иисусом?

Не считаю.

Или?…

Отец Уолтер опустился на скамью и, сняв очки, потер глаза.

– Майки, – сказал он, – возьми отпуск на пару недель. Поезжай куда-нибудь и молись. Подумай о своих поступках и своих словах. А пока что я запрещаю тебе ходить в тюрьму от имени церкви Святой Катрины.

Я обвел взглядом церковь, которую успел полюбить всем сердцем. Полюбить ее полированные скамьи и свет, брызжущий сквозь витражи, шепот шелка над кубком с причастным вином и пляску огоньков на свечах у блюда с пожертвованиями. «Ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше».^[20]