Жизнь удалась - Рубанов Андрей

– Чем же, как не поступком, измерить жизнь человека?

– Не знаю. Зачем вообще ее мерить? Вот в моей стране жил один ученый. Он изобрел водородную бомбу. Машину для убийства. А в историю вошел – как правозащитник и борец за свободу. Как и чем измерить его жизнь, каким именно поступком?

– Сам сказал. Историей. Кстати, есть пример лучше. Один царь, живший две тысячи лет назад, устроил в своей стране грандиозную перестройку. Организовал экономический бум. Построил дороги и города. При жизни его прозвали Великим. Но в историю он вошел как организатор избиения младенцев и убийца Иоанна Крестителя…

– Значит, Бог и есть История?

Ответом Матвею было молчание. Он подождал, но ни один звук не родился в его голове.

– Эй! – позвал он. – Что, решено устроить перерыв? Алло! Абонент недоступен, да? Я что-то не то сказал? Задал неудобный вопрос?

Он снова ощутил тревогу. Он уже понял, что существовать в качестве бестелесной души очень непросто. Понятия «верх» – «низ», «свет» – «тьма», «голод» – «сытость» и все прочие, связанные с жизнью физической оболочки, отсутствовали. Оставалась только ноющая боль. Не усиливалась, но и не исчезала. Все время хотелось упереться ногами во что-нибудь твердое, ощутить послушные сильные руки, взмахнуть ими и куда-нибудь зашагать. Но ноги и руки не слушались за полным своим отсутствием. Ощущались веки – он мог моргать; ощущалась гортань – он мог произносить слова; но даже и эти, остаточные, доказательства того, что еще совсем недавно он, Матвей Матвеев, был самодвижущимся механизмом из плоти и крови, проявляли себя неявно. Может, он и не говорил ничего, а только думал. А может, и не думал, а просто содрогалось и протестовало против торжества пустоты то место, которое когда-то он занимал.

Еще – исправно действовала память. Доказывая, что воспоминания хранятся все-таки не в мозгу, а именно в человеческой душе. Правда, не все воспоминания. События, некогда считавшиеся главными в жизни, – связанные с работой, бизнесом, деньгами, успехом, самореализацией, вообще с какой-либо деятельностью; то, чем он гордился и за что себя уважал, – теперь обратились в некие бледные, невнятно мерцающие миражи.

Самое же главное и странное заключалось в том, что он не мог понять, хорошо ему или плохо.

«Хорошо» и «плохо» остались как оценки и суждения, тогда как «он» перестал существовать и как субъект, и как объект оценки. Кому должно быть «хорошо» или «плохо»? С той стороны, в живом мире, все требовало оценки – так, как требует живое: настойчиво, грубо, безапелляционно; тогда как здесь возможность оценки отпадала, отсутствовали эталоны и критерии оценки; отсутствовала сама среда, порождающая необходимость в оценках.

Это тревожило – но не мучило, это удивляло – но не восхищало, это было новым – но не возбуждало. Миражи добра и зла, любви и ненависти, боли и наслаждения рассеялись. Абсолюты растворились внутри собственной относительности. Аксиомы оказались осмеяны. Бесконечности обернулись нулями. Гармонии и какофонии, начала и концы, альфы и омеги, трагедии и пародии – все стало едино.

Пытаясь привыкнуть к состоянию идеального покоя, которое одновременно казалось состоянием идеальной подвижности, он впал в забытье.

16. В богатом доме

Свинец ехал к Марине домой. Крутил двумя пальцами легкий руль и медленно думал. Медленно – потому что, во-первых, быстро думать не любил (умел – но не любил), а во-вторых, потому что слишком много вчера с братовьями выпил. Возлияния на свежем деревенском воздухе почти не имели последствий, голова не болела, пить в деревне – это вам не в городе пить, однако определенная мыслительная лень все же имела место.

«Вот, – медленно думал он, – вроде бы все шло к тому, что отпуск в который уже раз получится скомканным и бестолковым; толком так и не отдохнул, в сорок два года само слово „отдохнуть“ воспринимается с грустным юмором, за три недели отдохнуть невозможно в принципе; в больницу – подлечить голову – не лег, хотя собирался; к братовьям съездил всего на один день; а вот поди ж ты, повернулась лицом капризная ментовская фортуна, подкинула халтурку – пропавшего коммерсанта искать; даже если и не найду или, что еще хуже, найду с простреленной головой – так или иначе какие-то деньги эта глянцево-матовая Марина мне заплатит. И на два-три месяца я избавлюсь от кредитно-финансовых забот. Перестану считать каждую копейку и жрать китайскую лапшу быстрого приготовления».