Тысяча сияющих солнц - Хоссейни Халед

Женщины передохнули, поглядели, как Залмай гоняется за Азизой, и опять принялись копать.

Углубление стало заметнее.

— Сойдет, — заключила Мариам.

Залмаю исполнилось два года. Он был пухленький, с густыми кудрявыми волосами, карими глазами и постоянным румянцем на щеках — совсем как у Рашида. Лоб у него тоже был как у отца — очень низкий.

Оставаясь вдвоем с Лейлой, Залмай был очаровательный малыш, веселый и резвый. Он обожал, чтобы его носили на закорках, частенько играл в прятки с матерью и сестрой, когда уставал, охотно сидел у Лейлы на коленках и слушал, как она ему пела. Его любимой песней была «Мулла Мохаммад-джан» — заслышав ее, он сучил ножками, смеялся и подпевал, когда дело доходило до припева.

• Поедем в Мазари-Шариф, мулла Мохаммад-джан,
• В полях тюльпаны там цветут,
• мой спутник дорогой.

Лейла млела от его влажных поцелуев, умилялась ямочкам на локотках, розовым пяточкам, любила щекотать малыша, строила ему туннели из подушек и одеял, в которые он с восторгом залезал, радовалась, когда он засыпал у нее на руках, ухватив маму за ухо. Стоило Лейле вспомнить тот день, когда она лежала на полу в ванной, сжимая в руке велосипедную спицу, как у нее внутри все сжималось. Еще немного — и произошло бы непоправимое. И как только ей в голову взбрело! Сыночек был для нее истинным благословением. Все ее страхи оказались пустыми, она обожала Залмая. Так же как Азизу.

А Залмай души не чаял в отце. Когда Рашид приходил домой, ребенка было не узнать — становился непослушным, дерзким, легко обижался, долго дулся, назло маме проказничал.

Рашид разрешал ему все.

«Смекалистый какой», — только и скажет, бывало, глядя, как дурно ведет себя сын. На глазах у отца Залмай безнаказанно совал в рот и выплевывал мраморные шарики, зажигал спички, жевал сигареты.

Поначалу Залмай спал в одной постели с отцом и матерью. Потом Рашид купил ему кроватку с намалеванными на боках львами и леопардами, купил новые пеленки, погремушки, бутылочки (хотя и денег не хватало, и старые вещи Азизы были еще в полном порядке), купил игрушку на батарейках в виде цветка подсолнуха с сидящими на нем шмелями, которые жужжали и пищали под незатейливую мелодию. Подсолнух Рашид повесил над кроваткой.

— По-моему, ты говорил, заказов мало, — недовольно проворчала Лейла.

— Ничего, займу у друзей, — ответил Рашид.

— Так ведь отдавать придется.

— Все переменится к лучшему. После темной полосы всегда идет светлая. Смотри-ка, ему нравится.

Последнее время Лейла не так уж часто видела сына. Рашид забирал его с собой в мастерскую, где мальчик сидел под столом и играл обрезками кожи и резины, пока отец тачал обувь. Если Залмай валил на пол стойку с туфлями, отец мягко выговаривал ему; если история повторялась, Рашид откладывал молоток, сажал сына на стол и долго увещевал.

Его долготерпение было подобно глубокому, никогда не пересыхающему колодцу.

По вечерам отец с сыном возвращались домой — Залмай у Рашида на плече, — пахнущие клеем и кожей, таинственно улыбаясь, словно весь день только и делали, что плели заговоры. Пока Мариам, Лейла и Азиза расставляли тарелки, Залмай сидел рядом с Рашидом, увлеченный игрой, понятной только им двоим. Они тыкали друг друга в грудь, хихикали, кидались хлебными крошками, шептались о чем-то. Если Лейла заговаривала с ними, на лице Рашида изображалось недовольство, словно им помешал незваный гость. Если она хотела взять сына на руки или — еще хуже — Залмай сам тянулся к ней, Рашид прямо наливался злобой.

И Лейла отходила в сторону, неприятно задетая.

Однажды вечером — Залмаю совсем недавно исполнилось два — Рашид принес домой телевизор и видеомагнитофон. День выдался жаркий, но к ночи посвежело. Стало даже зябко.

Рашид уселся в гостиной и сказал, что купил все на черном рынке.

— Опять взял деньги в долг? — спросила Лейла.

— Это «Магнавокс».

Вошла Азиза и кинулась к телевизору.

— Осторожнее, Азиза-джо, — предупредила Мариам. — Пожалуйста, не трогай.

Волосы у Азизы сделались почти такими же светлыми, как у Лейлы, на щеках были точно такие же ямочки. Спокойная, задумчивая, девочка казалась не по возрасту рассудительной, а по речи, манере говорить, интонации ей никак нельзя было дать ее шесть лет. Лейла с легким сердцем поручала ей будить по утрам Залмая, одевать мальчика, кормить, расчесывать ему волосы. Азиза баюкала брата, успокаивала, когда тот слишком уж расходился. Как покачает сердито головой — ну точно взрослая!