Вся la vie - Трауб Маша

   Мы сидели с новой няней на кухне и обсуждали, как построить учебный процесс, чтобы Васе понравилось. Через пять минут разговор свелся к воспоминаниям.

   – Моя учительница била перстнем. Таким огромным. Она отбивала им такт и, если я сбивалась, лупила им же по пальцам, – говорила я.

   – А меня нотами били, – подхватывала ня-ня. – А сейчас что-нибудь помнишь?

   Самое ужасное, что помню. Я, правда, испугалась, когда спустя пятнадцать лет после окончания школы подошла в гостях к инструменту и заиграла «Подснежник» из «Времен года» Чайковского. Свое выпускное произведение.

   – А «молоточки» и «яблочки» будем делать? – спросила няня-концертмейстер.

   – Нет! – чуть ли не закричала я.

   Все было как вчера. Евда вцеплялась в мой палец, поднимала и вбивала, вдалбливала его в крышку инструмента. Это «молоточки». Мне казалось, что она рано или поздно вывихнет мне палец. «Яблочком» нужно было держать кисть. Если кисть падала, я получала по рукам. Перстнем, который она перед уроком переворачивала камнем внутрь.

   Однажды Евда сняла перстень и забыла его на стопке нот. Лилька, которая тоже получала по пальцам регулярно, схватила украшение и нацарапала им на крышке пианино: «Евда – дура». Дело в том, что накануне мы увидели сына Евды с другой девочкой из нашей музыкалки. Девочка, по нашему с Лилькой мнению, была страшной и толстой. Перстень, как оказалось, отлично царапал не только наши руки в кровь, но и краску. Мы с Лилькой после этого помирились, решили бросить сына Евды и еще долго ходили счастливыми, хотя дома получили по мозгам и я, и она – наши родители должны были скинуться на новый инструмент.

   – А если Вася откажется? – спрашивает мой муж. – Куда денем синтезатор?

   Я понимаю, что ему не денег жалко, а ребенка.

Сдача анализов – эта такая вещь, которая откладывается в подсознании с раннего детства. Я, например, помню, как у меня в детстве брали кровь из пальца. То есть я помню грибок с ежиком, нарисованные на стене поликлиники. Длинная очередь, и мы с мамой за тетенькой в красном берете. Однажды мы пропустили очередь, и пришлось вставать заново – коварная тетенька, пока мы ходили в туалет, сняла берет и мы ее не узнали. А она сделала вид, что не узнала нас, и не призналась, что мы – за ней. Еще помню, как мама вывернула наизнанку свой белый югославский плащ и прошла в кабинет. Как будто она врач. Положила на стол медсестры прихваченную из дома шоколадку, и меня вызвали без очереди. Я убежала из поликлиники, заливаясь слезами. Потому что было нечестно идти без очереди. Потому что это была моя шоколадка. Потому что очередь мою маму, несмотря на камуфляж, «вычислила» и обругала «спекулянткой».

   Помню школьный позор, когда нужно было принести кал на яйцеглист в спичечном коробке, обернутом в бумажку, а на бумажке написать имя, фамилию и класс. Все это хозяйство перетянуть резинкой. У нас в доме то не было коробка, то резинки, то мама неразборчиво писала мою фамилию. Помню, как школьная медсестра поднимала меня перед всем классом и, потряхивая стеклянной двухлитровой банкой – единственной тарой, до которой додумалась моя мама, – вопрошала:

   – Это твое?

   Я молчала и не признавалась.

   – Вот как надо приносить! – Медсестра совала мне в нос коробок моего одноклассника Женьки Сидорова. Красиво обернутый и перетянутый черной медицинской резинкой, а не нитками красного цвета, которыми моя мамуля примотала бумажку к двухлитровой банке.

   Мочу я вообще никогда не могла сдать с первого раза. Опять же из-за мамы. Мама бежала в поликлинику уже с трехлитровой банкой – банки в отличие от спичечных коробков у нас водились в избытке благодаря бабушке, которая присылала из южного города, где она жила, компоты. Поскольку было раннее зимнее утро и мама спешила на работу, то под ноги она не смотрела. На подходе к поликлинике она поскользнулась и рухнула. Банка разбилась. На следующее утро с новой банкой мама опять побежала в поликлинику. Добралась благополучно. Но споткнулась о порожек и влетела в тележку, на которой стояли многочисленные баночки с чужими анализами. Она разбила не только нашу банку, но и перевернула тележку. Самое ужасное, что она скрылась с места преступления, оставив в залитом мочой кабинете пять рублей – компенсацию за нанесенный ущерб.

   Сейчас другая жизнь. Можно вызвать на дом медсестру, которая приедет, возьмет у ребенка все анализы и уедет, сказав «спасибо». Можно приехать в ближайшую к дому лабораторию и без очереди сдать кровь и пописать в чистом туалете в стерильную баночку.

   Я привезла мужа сдавать кровь. Молоденькая медсестра с пышным бюстом и в коротком халатике ласково предложила ему расслабиться и «поработать кулачком». Я думала, что она сейчас расскажет ему еще и про маленького комарика, который его укусит. Место укола было заботливо заклеено пластырем и перемотано бинтом, как будто у мужа там какая-то рана. Муж вышел из кабинета героем – его похвалили за смелость. Мне медсестра вручила его портфель, наказала мужа накормить, дать ему отдохнуть и не пускать в душное помещение. Я везла мужа на работу. Он рассказывал по телефону, что задерживается, потому что сдавал кровь. Его жалели. По результатам анализов ему прописали красное вино вместо виски и коньяка, чтобы снизить уровень холестерина, и активный отдых на природе. Я решила тоже сдать анализы, чтобы мне прописали что-нибудь вроде этого.

* * *

Когда Васе было почти шесть лет, он очень хотел поскорее лишиться зубов. Двух нижних он уже лишился, но ему мало – верхний шатался, но никак не выпадал. Вася расстраивался, потому что у Геры, друга по теннисной секции, было уже три коренных зуба, а у Васи только два.

   – Как дела? – деловито спрашивал Гера Васю перед занятием.

   – Шатается, – расстроенно докладывал Вася.

   Чтобы как-то сравнять положение, он «случайно» при ударе задевал Геру ракеткой. Гера давал сдачи. Оба зарабатывали по десять приседаний и по пять отжиманий. Зуб никак не выпадал, ребята на каждом занятии обменивались ударами и уже без крика тренера плюхались на пол отжиматься. Не знаю, как там с теннисом, но с ОФП у Васи все в порядке.

   – Надо отвести Васю к дантисту, – сказал муж после того, как Вася ему улыбнулся. Зубик стоял уже перпендикулярно, и ребенок был похож на Бабу-ягу в детстве.

   Я вспомнила свои детские походы к стоматологу. Тогда эти врачи назывались стоматологи, что звучит страшнее, чем дантист.

   В школу пришли две женщины в белых халатах и прямо в классе стали проверять прикус. Мы сначала закричали: «Ура, математики не будет!» Но когда врачихи стали лезть пальцами прямо в рот, больно растягивая губы, давя на подбородок и щеки, мы были согласны хоть на две математики подряд.

Неправильный прикус оказался у меня, у вредины Настьки и у Женьки Сидорова – моего одноклассника и соседа с шестого этажа. Женьке было все равно – у него не только прикус был неправильный, но и все остальное. С ним и так никто не дружил. А я страдала. Потому что со мной тоже перестали дружить. Меня даже не радовал тот факт, что Настька перестала быть самой красивой девочкой в классе и что она написала мне записку: «Давай теперь дружить вместе». Интересно, а Сидорову она предлагала дружбу?

   Потом мы с мамой ездили в поликлинику. Автобусы ходили плохо, и я до последнего надеялась, что автобус не придет. Потом надеялась, что мама забудет бросить пять копеек в автомат, не отмотает билет и нас высадят.

   В самой поликлинике карту нужно было бросить в специальную щель на двери кабинета. И сидеть ждать, когда вызовут. Я надеялась, что мою карту забудут в двери. В очереди всегда оказывались более опытные дети, которые рассказывали про то, что происходит «там». Если попадешь на кресло в углу – все, считай, конец. Будет очень больно. Но кричать нельзя и руками хватать врача тоже нельзя. Она возьмет и пристегнет руки ремнями. И все знали мальчика, которому руки пристегнули и он так и просидел в кабинете до вечера. Весь рот ему просверлили. А если попадешь в кресло справа – считай, повезло. Там врачица добрая.

   Мне прописали пластинку – железку на пластмассовом нёбе, которую нужно было доставать, когда ешь, и класть в стакан с кипяченой водой. Выдали ключик для подкручивания пластинки. Его нельзя было терять. Я помню привкус пластмассы во рту и ощущения, когда языком трогаешь железный механизм скрепления. Еще нужно было ездить в поликлинику на «зарядку». Врач давала мне резиновое колечко, которое нужно было перекатывать во рту по часовой стрелке. Мало того что я от страха с трудом соображала, как ходит часовая стрелка, так еще боялась это колечко нечаянно проглотить.

   По дороге в поликлинику я успокаивала себя тем, что бывает хуже. Как ни странно, успокоила Настька. Она сказала, что ей сказал мальчик, а тому сказал другой мальчик, что на другом этаже детям делают операции. Острыми ножами.