В туманном зеркале - Саган Франсуаза

– Не оправдывайся. К ней я тебя не буду ревновать.

– Почему? Она что, такая старая?

– Да нет, просто не от мира сего, вне времени, вне пространства, вне жизни… нашей, я имею в виду… просто «невозможная» какая-то!

– Пожалуй, ты права, – очень серьезно согласился Франсуа после настолько долгого раздумья, что Сибилла расхохоталась, до того ей показалось нелепым его глубокомыслие.

А Франсуа между тем думал про себя, что любую женщину можно назвать «невозможной», пока с ней не переспишь. Все невозможные, каждая на свой лад. Только в неблагодарном подростковом возрасте, когда желание тебя так и распирает, возможны все. Вывод понравился ему самому. Для мужчины, который не нашел своей Сибиллы, не желал ее постоянно, жизнь должна быть похожа на непристойное сновидение, в котором он пристраивается к любой и каждой… Надо сказать, что Муна произвела на него престранное впечатление. Какого дьявола его занесло в тот день на обед с журналистами, и почему именно в этот день Сибилла осталась в Турени? Почему после этого обеда он затеял дурацкую комедию в духе тридцатых годов с Бертомьё и что-то вроде флирта с бывшей примадонной? (Муна ведь совсем недурна: отлично сложена, ухоженная и какая-то ужасно во всем старательная. В общем, в ней было все, чего в женщинах он терпеть не мог. Но в привыкшей всеми распоряжаться и фантастически богатой Муне ему это почему-то понравилось.) Но ведет она себя по-идиотски: она же предложила ему взять половину постановочных расходов на себя сразу, как только прочитала пьесу. Он подготовил Сибиллу. А потом? Что произошло? Мнения о пьесе она не переменила, у нее вообще нет никакого мнения. Сама сразу так и сказала. Может, Бертомьё ей наговорил, что будут трудности с публикой? Конечно, трудности будут… Но интуиция подсказывала Франсуа, что вернее всего его вчерашнее предположение: Муна видела их в коридоре театра у зеркала и внезапно погасила свет, а из-за качалки зажгла. Потому и пришла после них с опозданием, да еще с таким странным выражением лица… Бертомьё, который знал Муну лучше всех (или, по крайней мере, она хотела, чтобы так думали), сообщил Франсуа, что в свое время Муна не чуждалась радостей парижской жизни. Так что, если бы Франсуа вдруг изменил бы с ней Сибилле, то изменил бы не в первый раз, но впервые – с женщиной, которая имела самое непосредственное отношение к их общим с Сибиллой замыслам. До сих пор Сибилла и не подозревала ни об одном из его приключений. Он никогда не гордился ими, да и гордиться было нечем. Честно говоря, Сибилла и представить себе не могла, что он может ей изменить. Ее трогательная уверенность слегка задевала Франсуа, но в то же время была необыкновенно удобна. И справедлива. Разве можно считать изменой его болезненную нелюбовь к одиночеству? Тем более со своими случайными знакомыми он и бывал раз или два, не больше. Внезапная мысль о Муне, о сближении с ней за кулисами театра, а возможно, и противоборстве с ней за теми же кулисами обдала его холодным потом: предчувствие говорило, что лучше бы ему как можно скорее покончить с этой историей. Но Франсуа не относился к тем, кто верит в предчувствия, судьбу и прочие предрассудки. Жизнь сама по себе и жестока, и своенравна, стоит ли заранее чувствовать себя жертвой и затягивать на шее петлю?

Глава 4

Франсуа вернулся домой, наверное, поздно. Сибилла слышала, как он негромко похрапывает в темноте, и знала, что утром ему придется преодолевать похмелье. Она видела его запрокинутую голову на другой половине кровати, приподнялась на локте и всмотрелась: костистые скулы, синева под глазами и ресницы – когда-то такие называли стрельчатыми – до того густые и длинные, что дотягивались чуть ли не до щек. А на щеке уже появилась щетина… Рука с длинными пальцами, ноготь на одном сломан, он сломался в качалке, и, когда они разговаривали в театре, Франсуа прятал его. Рука почему-то старила Франсуа, как старили Муну ее руки. Может, и ее руки старят? Сибилла посмотрела – нет, руки у нее были мягкие, гладкие, изящные. Сибилла была на пять лет моложе Франсуа, и вот эти-то пять лет и состарили его руки. Складки у рта приходят раньше, она их обнаружила у себя три года тому назад, они появились, словно две скобки, выдавая много смеха и поцелуев, невыплаканных слез и принужденных любезных улыбок. И теперь эти морщинки больше не разлучались с ней, подчеркивая каждую радость и каждую боль их совместной жизни с Франсуа, свидетели ее прошлого, свидетели неумолимой власти времени, его неустанных трудов и человеческой уязвимости.