Портрет Невидимого - Плешински Ханс

— Придется, — прошелестела она, — ждать решения городского совета.

— Совет решит то, что ему подскажут владельцы местных газет.

— Постарайся заснуть.

Что это был за год!

Тамара порхала по комнатам, готовя целительные эссенции, словно одна из созданных ею фигурок — по своему стеклянному обиталищу.

Фолькер, одетый в толстый пуловер (находить для него одежду было доверено мне), лежа в постели, воздевал указательный палец, когда Юрген Хабермас^[287] по радио заклинал нас ни в коем случае не отказываться от «коммуникативного действия».

Выздоравливающий обнаружил на стене своей спальни влажное пятно и запаниковал, испугавшись, что из-за плесени подцепит еще какую-нибудь инфекцию. Мы как раз оттаскивали его кровать в комнату с видом на Петерскирхе (ту самую, которая служила заставкой телеканала), когда услышали глухой шум. Было четыре утра. В «Розовой гостиной», на первом этаже, накануне поменяли кондиционную установку. Теперь новый агрегат извергал пар под большим давлением, через мансардный этаж. О сне нечего было и думать, поскольку ухо невольно прислушивалось к шумовым колебаниям в воздушной шахте.

Тезис Фолькера — что обстоятельства любой жизни можно истолковать как результат сложной интриги — определенно не стоило сбрасывать со счетов.

Хочешь не хочешь, нам пришлось вызвать домовладелицу, давно мечтавшую избавиться от давнего жильца, чтобы подвергнуть мансарду санации и впредь сдавать ее как квартиру-люкс. Фрау Рундстеп, не по возрасту накрашенная, с видимым удовольствием переступила порог квартиры, входить в которую без согласия арендатора по закону не имела права. Я, как потенциальный свидетель, присутствовал при разговоре:

— С шести часов вечера шумит еще сильнее.

— Я ничего не слышу. — Она прошествовала мимо Тамариных композиций. — У вас тихо, как в мышиной норе.

— Пока вы, фрау Рундстеп, со мной спорите, вы, конечно, ничего услышать не можете.

Хозяйка почувствовала угрозу. Впереди замаячили непредвиденные расходы в размере десятков тысяч марок. Она, между прочим, и канализационные трубы не ремонтировала уже бог знает сколько лет.

— А как у вас с сердцем? — вдруг поинтересовался Фолькер. Вопрос пришелся как нельзя более кстати. Хозяйка, правда, от умиления не растаяла, зато немного успокоилась:

— Надеюсь, обойдусь без искусственного клапана.

— С новыми соседками я вполне поладил, — перешел Фолькер к новой теме, еще глубже погрузившей хозяйку в ее личные неурядицы. Бедняжка, по всей видимости, страдала оттого, что ее дочь вместе с лесбийской подругой и черным догом обосновалась в квартире по соседству с Фолькером.

— Так вот, от этого шума я заболеваю.

— А у меня перед домом построили выездную дорогу на автобан.

— Тоже малоприятно.

Через месяц, который показался нам нескончаемым, раздражающий Фолькера агрегат был отрегулирован и приведен в порядок.

В те месяцы я не на шутку влюбился в одного психолога — от чего, конечно, лучше воздерживаться. Но тогда я и понятия не имел, что меня ждет. Какими бы дружелюбными и понимающими ни казались эти врачи-психологи, они, как правило (чего иногда даже не скрывают), сами являются воплощенными «клиническими случаями». Впрочем, о ком этого не скажешь? Они образуют подобие жреческой касты, обходящейся без метафизики, и постоянно натыкаются на решетку собственного учения: Ты хочешь компенсировать чем-то свою ущербность. Ты стараешься вытеснить неудобные воспоминания. Ты колеблешься между гиперактивностью и летаргией (мне все это известно), то и другое опасно. Попытайся приблизиться к самому себе. Даже когда психолог молчит, ты чувствуешь, как в его мозгу некий механизм регистрирует все твои поведенческие промахи. Оставим это. О садах, покинутых Зигмундом Фрейдом — по которым бродят, что-то выискивая, с виду спокойные и здравомыслящие интерпретаторы, — написаны целые тома. Готов допустить, что кому-то беседы со специалистом по душевным расстройствам приносят пользу. Мне — нет.

Но мой психолог был великолепным экземпляром мужской породы, приспособленным к жизни лучше, чем его коллеги. В отличие от глухонемого, он умел говорить и даже обладал чувством юмора.

После долгих колебаний я решил похвастаться этой добычей Фолькеру. Мне хотелось, чтобы мой спутник жизни и мой возлюбленный подружились между собой, чтобы впредь они друг друга обогащали и, главное, чтобы обогащали (с двух сторон) меня.