Тысяча сияющих солнц - Хоссейни Халед

— Я буду приходить к тебе, — повторила Лейла. — Каждый день. Посмотри на меня. Я твоя мать. Я буду приходить к тебе, чего бы это ни стоило.

Директор приюта, плешивый сутулый человек с добрым лицом, носил тюбетейку и глядел на мир через очки с треснувшим стеклышком. Звали его Заман.

По дороге в кабинет он спросил у женщин, как их зовут, как имя дочки, сколько ей лет. В коридоре было темно, грязные босоногие дети расступались перед ними. Головы у большинства были бритые. Свитера с обтерханными рукавами, продранные на коленях штаны, заклеенные изолентой куртки, запах хозяйственного мыла и талька, мочи и испражнений...

Лейле стало страшно за Азизу.

А у той наконец полились слезы.

Промелькнул за окном заросший сорняками двор: шаткие скрипучие качели, старые автомобильные покрышки, сдувшийся мяч под кривобокой баскетбольной корзиной без сетки. Они шли мимо комнат без мебели, с окнами, занавешенными пластиковыми полотнищами. Крошечный мальчишка вывернул из толпы, вцепился в Лейлу, попробовал забраться к ней на руки. Уборщик, вытиравший с пола лужу, отложил в сторону щетку и подхватил малыша.

С сиротами Заман был мягок и прост. Одного потреплет по плечу, погладит по голове, другому скажет ласковое словечко. Дети так и ластились к нему.

Директор провел посетителей в свой кабинет. Заваленный бумагами допотопный письменный стол и три складных стула — вот и вся обстановка.

— У вас гератский выговор, — сказал Заман Мариам. — Мой двоюродный брат когда-то жил в Герате.

Глубокая усталость чувствовалась в его скупых движениях, слабая улыбка не скрывала постоянной уязвленности и горечи.

— Он был стеклодувом, — продолжал Заман, — изготавливал замечательных нефритово-зеленых лебедей. На солнце стекло мерцало, словно внутрь были вплавлены драгоценные камни. Давно вы из Герата?

— Очень давно, — отозвалась Мариам.

— Я-то сам из Кандагара. Бывали когда-нибудь в Кандагаре, хамшира? Нет? Как там красиво, какие сады! А виноград! При одном воспоминании слюнки текут.

Дети толпились у дверей кабинета, заглядывали внутрь. Заман мягко шикнул на них.

— Я и сам люблю Герат. Город художников и писателей, суфиев и мистиков. Знаете старую шутку: тут шагу нельзя ступить, чтобы ненароком не пнуть в зад какого-нибудь поэта.

Азиза, стоящая рядом с Лейлой, всхлипнула.

Заман сделал круглые глаза:

— Ты что это вдруг? Плакать не надо. Тебе у нас будет весело, малышка. Тяжело кажется только поначалу. Улыбнись-ка. Ну вот. А то я уж думал, придется кукарекать или кричать по-ослиному, чтобы тебя рассмешить. Вон ты какая миленькая.

Он позвал уборщика и велел присмотреть пока за Азизой. Девочка уцепилась за Мариам.

— Мы собираемся поговорить, — сказала Лейла. — Я сейчас приду. Ладно?

— Давай-ка выйдем на минутку, Азиза-джо, — мягко произнесла Мариам. — У мамы будет разговор с Кэкой Заманом. Идем-ка.

Оставшись с Лейлой наедине, Заман спросил, в каком году девочка родилась, чем болела, кто ее отец. Странное чувство охватило Лейлу при ответе на последний вопрос: ведь ее ложь на самом деле была правдой.

По лицу Замана было не понять, верит он ей или нет.

— Мы в нашем детском доме всегда принимаем слова матерей за чистую монету, — сказал он, — и не унижаемся до проверок. Если женщина говорит: муж умер и мне нечем кормить детей, — значит, так оно и есть.

Лейла разрыдалась.

Директор бросил ручку на стол.

— Мне так стыдно, — пролепетала Лейла, прижимая кулачок ко рту.

— Посмотрите на меня.

Лейла подняла глаза.

— Вы тут ни при чем. Слышите? Тут нет вашей вины. Вся ответственность падает на этих дикарей. Мне стыдно за то, что я тоже пуштун. Они опозорили мой народ. Вы не одна такая, сестра. К нам все время приходят матери вроде вас, все время, и жалуются, что им нечем кормить детей, потому что талибы запретили им выходить из дома и не разрешают работать. Так что не вините себя. — Заман наклонился к ней поближе: — Я все понимаю.

Лейла вытерла глаза краешком бурки.

— Что касается моего детского дома, — вздохнул Заман, — сами видите, в каком он состоянии. Денег ни на что не хватает, и мы вынуждены вечно изворачиваться. От талибов мы не получаем почти ничего. Но делаем, что можем. Аллах милостив, милосерден, и питает, кого пожелает, без счета. Азиза будет сыта и одета. Это я вам обещаю.

Лейла закивала.