Бегущий за ветром - Хоссейни Халед

Много лет тому назад Баба сказал мне: «Эти самодовольные обезьяны достойны лишь плевка в бороду. Они способны только теребить четки и Цитировать книгу, языка которой они даже не понимают. Не приведи Господь, если они когда-нибудь дорвутся до власти в Афганистане».

Закончив молитву, мулла опять покашлял и возгласил:

– Братья и сестры! (Теперь он говорил на фарси.) Нам сегодня предстоит исполнить предписания шариата. Сегодня свершится правосудие. Воля Аллаха и его пророка Мохаммеда, да будет благословенно его имя во веки веков, жива в Афганистане, на нашей обожаемой родине. Мы покорно исполняем волю Господа, ибо кто мы есть перед лицом его? Жалкие, беспомощные создания. А что нам говорит Господь? Спрашиваю вас, ЧТО НАМ ГОВОРИТ ГОСПОДЬ? Аллах говорит: «Да воздастся им по грехам их». Это не мои слова и не моих братьев. Это слова ГОСПОДА! – Он указал на небо.

Голова у меня раскалывалась, я изнывал от жары.

– Каждому грешнику да воздастся по грехам его, – повторил мулла драматическим шепотом. – Так какое наказание, братья и сестры, воспоследует прелюбодею? Как мы покараем того, кто надругался над священными узами брака? Как мы поступим с теми, кто оскорбил Господа – швырнул камень в окно дома Божия? Мы ответим им тем же – ЗАБРОСАЕМ КАМНЯМИ!

Тихий ропот прокатился по толпе.

– И они называют себя мусульманами, – покачал головой Фарид.

Из машины вышел высокий широкоплечий человек в ослепительно белом одеянии, развевающемся на ветру. Трибуны нестройно приветствовали его. Никакого наказания за неприлично громкие выкрики на этот раз не последовало. Высокий раскинул руки, словно Иисус на кресте, и медленно повернулся вокруг своей оси, здороваясь с публикой. На нем были круглые черные очки типа тех, что носил Джон Леннон.

– Похоже, это наш, – одними губами сказал Фарид.

Высокий талиб в черных очках взял из кучи, выросшей возле третьей машины, камень и показал толпе. Крики сменились каким-то жужжащим звуком. Я посмотрел на соседей. Оказалось, все цокают языками. Талиб, удивительно похожий сейчас (как ни дико это прозвучит) на подающего в бейсболе, размахнулся и метнул камень в мужчину с завязанными глазами, угодив точно в голову. Стадион охнул. Женщина в яме опять закричала.

Я закрыл лицо руками. Стадион размеренно ахал. Через какое-то время все стихло.

– Кончено? – спросил я у Фарида.

– Нет еще, – ответил он сквозь зубы.

– А почему все молчат?

– Устали, наверное.

Не знаю, сколько еще длилась экзекуция. Вдруг вокруг меня градом посыпались вопросы:

– Убили? Не шевелится? Казнь совершилась?

Я отнял руки. Человек в яме был одна сплошная кровоточащая рана. Изувеченная голова свесилась на грудь. Талиб в очках перекладывал камень из руки в руку. У ямы появился человек со стетоскопом, присел на корточки, приставил трубку к груди казнимого и покачал головой. По толпе пронесся стон.

Талиб в очках опять размахнулся.

Когда все было кончено и окровавленные тела небрежно забросили в две машины, люди с лопатами торопливо забросали ямы песком. На поле выбежали футболисты. Начался второй тайм.

О встрече мы условились. Сегодня, в три часа дня. Все прошло на удивление легко. Я-то думал, начнутся проволочки, расспросы, проверки документов. Ничего подобного. Никакого бюрократизма, что, в общем, и всегда было характерно для Афганистана. Фарид просто сказал талибу с хлыстом, что нам надо переговорить с человеком в белом по личному вопросу. Талиб без лишних вопросов крикнул что-то на пушту молодому парню на поле, тот побежал к южным воротам, где «Леннон» говорил с муллой в сером. Краткий обмен репликами – палач в очках взглянул в нашу сторону, кивнул и сказал что-то на ухо молодому парню.

Как оказалось, назначил время. Три часа дня.

22

Вазир-Акбар-Хан, Пятнадцатая улица. Она же Сараки-Мемана, улица гостей. Фарид остановил машину возле большого особняка, в тени ив, свешивающихся из-за каменного забора, и выключил двигатель. Некоторое время мы сидели в молчании, слушая, как потрескивает остывающий мотор. Фарид смущенно перебирал пальцами ключи, торчащие из замка зажигания, явно собираясь сказать что-то важное.

– Пожалуй, я подожду тебя в машине, – произнес он наконец, глядя в сторону. – Ты уж теперь как-нибудь сам.

Я похлопал его по руке:

– Я и так у тебя в долгу. Не надо тебе идти со мной.

Храбришься? А ведь страшно одному-то. Отец бы бурей ворвался в дом и потребовал, чтобы его проводили к хозяину. Попробовал бы кто-нибудь ему помешать! Только Баба давно уже покоится с миром на маленьком кладбище в Хэйворде, и где-то месяц назад мы Сораей положили цветы на его могилу. Маргаритки и ландыши.