Мой любимый sputnik - Мураками Харуки

Я открыл дверцу и вышел из машины. Послеполуденное солнце этого летнего воскресенья светило уже совсем мягко. Не так, как прежде. Но дышать было трудно, и, ступив на землю, я почувствовал, что мои ноги ведут себя как-то странно. Она завела мотор своей “селики” и покинула территорию моей личной жизни. Видимо, навсегда. Опустив окно, слегка помахала мне, я тоже поднял руку в ответ.

Вернувшись к себе, я засунул потную рубашку и нижнее белье в стиральную машину, залез под душ и вымыл голову. Пошел на кухню, закончил готовить обед, брошенный на полпути, и съел его в одиночестве. Потом залег на диван и открыл книгу, которую только начал читать. Но не смог осилить больше пяти страниц. Я сдался, закрыл книгу и какое-то время думал о Сумирэ. Потом — о ключе от склада, который швырнул в грязную речку. О руках моей подруги, изо всех сил сжимавших руль “селики”. Вот и кончился, наконец, этот день, оставив после себя рой беспорядочных мыслей. Хотя я довольно долго отмокал в душе, запах табачного дыма все равно пропитал мое тело насквозь. В руке оставалось острое, свежее чувство — будто я рубанул изо всех сил и отсек от себя что-то живое.

Правильно ли я поступил?

Мне так не казалось. Я сделал только то, что было необходимо мне самому. А это совсем не одно и то же. “Для многих людей? — спросила она. — Вхожу ли я в их число?”

На самом деле в тот момент я думал не о “многих людях”, а только о Сумирэ. Не о тех, кто где-то там, и не о нас — здесь. Только о Сумирэ, которой не было нигде.

16

Мюу ни разу не позвонила мне после того, как мы простились в порту греческого острова. Довольно странно, ведь она обещала непременно связаться со мной, будут ли у нее какие-то новости о Сумирэ или нет. Не верилось, что она просто забыла о моем существовании: Мюу не из тех, кто раздает пустые обещания налево-направо. Видимо, что-то случилось, какие-то обстоятельства помешали ей найти меня. Я хотел было сам позвонить Мюу, но, хорошенько подумав, понял, что даже не знаю ее настоящего имени. Ни как называется ее компания, ни где находится офис — ничего. Сумирэ не оставила мне ни малейшей зацепки.

Еще какое-то время у Сумирэ по-прежнему включался автоответчик, но вскоре и он перестал работать. Думал я и о том, чтобы позвонить ее родным. Только номера не знал. Конечно, я мог найти номер стоматологической клиники ее отца в телефонном справочнике Йокогамы, но так и не собрался этого сделать. Я сходил в библиотеку, просмотрел газеты за август. Было несколько крохотных заметок о Сумирэ в разделах новостей общественной жизни. Японская туристка двадцати двух лет пропала на греческом острове. Местная полиция ведет расследование. Никаких сведений нет. По-прежнему. Вот и все. Для меня — ничего нового. Немало туристов пропадает, путешествуя за границей. Она оказалась лишь одной из многих.

Я перестал следить за новостями. Какова бы ни была причина ее исчезновения, как бы ни шло расследование, мне было ясно одно. Если Сумирэ вернется, она в любом случае позвонит мне. Для меня это было важнее всего.

Потом закончился сентябрь, как-то незаметно пролетела осень и наступила зима. Седьмого ноября Сумирэ исполнилось двадцать три года, а девятого декабря был мой двадцать пятый день рождения. Наступил Новый год, потом закончился и учебный год в школе<Учебный год в Японии формально делится на три части — триместры. Первый — с 1 апреля по 20 июля, каникулы до 31 августа; второй — с 1 сентября по 23 декабря, двухнедельные новогодние каникулы; третий — с начала января по конец марта с двухнедельными каникулами в конце марта. >. Морковка больше не доставлял никому никаких хлопот, стал пятиклассником и перешел в другой класс. О краже в магазине я с ним больше не разговаривал. Каждый раз, когда видел его, у меня возникало чувство, что, пожалуй, необходимости в этом уже нет.

Поскольку он перешел в класс другого преподавателя, у меня больше не было формального повода для встреч со своей подругой. Думаю, это вполне устраивало и ее, и меня. Все уже было в прошлом. Хотя иногда я с грустью вспоминал тепло ее кожи, и несколько раз даже порывался ей позвонить. Что меня останавливало в самую последнюю секунду — воспоминания того летнего дня, которые сохранила моя рука: ключ от склада, маленькая ладошка Морковки.

Временами я вдруг неожиданно вспоминал Морковку. “Необычный ребенок” — эта мысль приходила мне в голову всякий раз, когда мы встречались в школе. У меня не получалось думать о нем как-то иначе. Что за мысли таились за тонкими чертами его спокойного липа — понять это было выше моих сил. Но, несомненно, в этой голове шла постоянная работа. И когда нужно, идеи свои он мог выполнить — в нем была эта способность к действию. А еще в нем чувствовалась какая-то глубина. Хорошо, что в кафе тогда я откровенно поделился с ним тем, что было у меня на душе. И для него, и для меня хорошо. Хотя больше это было нужно мне. Но он — как ни странно это звучит — понял и принял меня тогда. Даже простил. В какой-то степени.