V. - Пинчон Томас

Убегают лишь отважные. Приходит воскресный вечер: гольф закончился, программа Эда Салливана уже пару часов как началась, официантки-негритянки, прибравшись после вчерашних гулянок, отправляются в Лоренс навестить родных; и тут-то кровь этого королевства вытекает из огромных домов, садится в автомобили и направляется в деловые районы развлекаться среди бесконечных верениц креветок и омлетов фу-юнь. Восточные официанты раскланиваются и улыбаются, порхают в летних сумерках, в их голосах слышен щебет летних пташек. Когда опускается ночь, наступает пора краткой прогулки по улице — торс отца, солидный и уверенный в своем костюме от Дж. Пресс, глаза дочери, спрятанные за солнцезащитными очками в отделанной искусственными бриллиантами оправе. Ее лоснящиеся бедра обтянуты слаксами, названными — по расцветке — так же, как машина матери, — «ягуар». Кто смог бы от этого убежать? Да и кто захочет?

Рэйчел захотела. Профейн, который одно время ремонтировал дороги в районе Пяти Городов, вполне мог ее понять.

Еще солнце не зашло, а между ними произошло уже почти все. Профейн был отчаянно пьян. Он вылез из машины, зашел за дерево и повернулся на запад с намерением помочиться на солнце и погасить его раз и навсегда, — Профейну почему-то это казалось очень важным. (Неодушевленные предметы могут делать все, что захотят. Точнее, вещи не могут ничего хотеть, — только люди. Но все равно вещи всегда делают свое дело, — вот почему Профейн мочился на солнце).

Оно ушло, будто Профейн в самом деле его погасил, став бессмертным богом спустившихся сумерек.

Рэйчел с любопытством наблюдала за ним. Он застегнулся и, пошатываясь, вернулся к пиву. Осталось всего две банки. Он открыл их и протянул одну Рэйчел.

— Я погасил солнце, — сказал он. — Выпьем за это. — Полбанки пролилось на рубаху.

Две смятые банки упали на дно карьера, за ними последовал пустой пакет.

Рэйчел так и сидела в машине.

— Бенни. — Ноготок коснулся его лица.

— Чего?

— Ты будешь моим другом?

— Похоже, друзей у тебя и так достаточно.

Она посмотрела на дно карьера.

— Почему мы не можем заставить себя понять, что другие — тоже реальные люди? — сказала она. — Нет ни Беннингтона, ни твоего ресторана, ни Пяти Городов. Есть лишь этот карьер: мертвые скалы, которые стояли здесь до нас и будут стоять после.

— Ну и что?

— Разве не таков этот мир?

— Ты прочла об этом во "Введении в геологию"?

Похоже, она обиделась.

— Я просто знаю.

— Бенни! — закричала она, но осеклась. — Будь моим другом. Вот и все.

Он пожал плечами.

— Пиши мне!

— Не думай, что…

— Дорога. Какова она? Твоя дорога, которую я никогда не увижу. С ее дизелями и пылью, мотелями, закусочными на перекрестках. Со всем, что там есть. Как выглядит мир к западу от Итаки и к югу от Принстона? Я, наверное, никогда не узнаю.

Он почесал живот.

— Да уж.

Весь остаток лета Профейн продолжал случайно встречать ее, минимум раз в день. Они всегда разговаривали, сидя в машине, и он пытался подобрать ключик к ее собственному зажиганию, вглядываясь в ветровые стекла глаз. Она сидела за правосторонним рулем и говорила, говорила… "Эм-Джи"-слова, неодушевленные слова, — слова, на которые он не знал, что отвечать.

Вскоре случилось то, чего Профейн и боялся: он понял, что обманом заставил себя влюбиться в Рэйчел, и удивился лишь тому, что это заняло столько времени. По ночам он лежал в своей ночлежке и горящим кончиком сигареты выводил в темноте апострофы. Около двух с ночной смены приходил сосед с верхней койки, некий Дюк Ведж — прыщавый молодчик из округа Челси, который все время принимался рассказывать о своей огромной зарплате; зарабатывал он и в самом деле много. Его истории убаюкивали Профейна. Однажды вечером в машине Рэйчел, стоявшей возле ее домика, он увидел с нею этого негодяя. Профейн поплелся обратно в ночлежку, но преданным себя не почувствовал, поскольку был уверен, что у Веджа все равно ничего не получится. Он даже дождался соседа и позволил потчевать себя детальным отчетом о том, как тот ну почти уже все сделал, но лишь почти. Профейн, как всегда, заснул на середине.

В разговоре он никогда глубоко не вдавался в ее мир: этот мир — очередная вещь, которой можно дорожить и которая может вызывать зависть, а значит, несет в себе воздух, которым Профейн не может дышать. В последний раз он увидел Рэйчел на праздник Труда. Завтра она должна была уезжать. В тот вечер прямо перед ужином у Да Коньо украли автомат. Да Коньо, весь в слезах, метался в поисках. Делать салаты было приказано Профейну. Он умудрился насыпать мороженой клубники в рубленую печень, смешанную с горчицей и прованским маслом для салата «Уолдорф», а также случайно обжарить в масле две дюжины редисок вместо картофеля фри (хотя ему все равно не удалось избежать нареканий со стороны клиентов, поскольку было лень идти за добавкой). Время от времени через кухню со стенаниями проносился бразилец.