Тонкая математика страсти (сборник) - Курков Андрей Юрьевич

Вышла Оля, отвела корову на луг. Забила колок железный в землю и присела рядом. Хорошо, что ветер на хату дул. Чистый ветер, клевером пахнет. Корова траву жует, цепью позвякивает. Оля тоже на траву смотрит.

«Интересно, – думает. – Земля ведь без травы – пустыня! Как лысый череп. Там, где трава, там и жизнь. И червяки, и букашки, и коровы, опять-таки. Вот и в голове, в волосах то есть, всякое может завестись. Тоже жизнь. А взять ту же землю, только голую, без травы. И если ни огорода, ни сада? Мертвое место, пустыня. Неужто все с травы начинается?»

Задумалась Оля глубоко. А над ней жаворонок опять последние осенние песни допевает. И корова цепью позвякивает и губами тяжелыми чмокает, траву обрывает.

«Вот и человек, как трава, – подумала Оля. – Только с земли сошел – считай погиб. Хата в запустении, огород бурьян забил. А ведь огород выращивать – должно быть, самое древнее дело. Может, даже древнее травы. Хотя вряд ли. Сначала, наверно, была трава, а потом – огород. Люди подсмотрели, как трава растет, и стали крестьянами. Посмотрели, кто из полезных животных эту траву ест, и завели себе этих животных».

Оля с нежностью посмотрела на свою корову.

«Наестся корова травы – молока даст, – продолжала думать она. – А я утром молока напьюсь – и на огород. Работать…»

И на этой ее мысли изменилось направление ветра, и принес он с ее же двора запах рыбы, соленый, вяленый, тягучий. И сразу словно жаворонок замолк. На глазах у Оли слезы выступили. Подержались в глазах и по щекам поползли. Жалко ей стало себя. Жалко свою жизнь, в которой только и было три дня праздника, и то тридцать лет назад. Это когда свадьбу играли. А потом что? Сухой неласковый муж, от которого ни слова, ни подарка не дождешься. И все, как раньше в колхозе. Она корову доит, он дрова колет. Потом оба у печи греются и молча молоко пьют. Глупость какая-то, а не жизнь. А теперь еще эта рыба! Кому сказать, дурой за глаза звать будут, а ведь правда – совсем он ее на рыбу поменял. Ночью он с рыбой, днем с рыбой. И она из-за него в этом кошмарном запахе живет. Иногда даже кажется, что и молоко, и сама корова уже рыбой пахнет.

Остается только терпеть и зимы ждать. Зимой он столько не наловит, да и сушить на морозе не станет. Зимой все остановится. Зимой и запах рыбий вымерзнет. На морозе любой запах быстро вымерзает, будто и не было!

Оставив корову траву жевать, пошла Оля по селу прогуляться. Мимо соседей проходила, на их огороды критично посматривала, на сады. У многих уже и мусор был в кучи собран. Скоро задымят костры, и всю неделю в воздухе дымно будет. А она еще и листья в саду не собирала. Да и двор давно не метен.

Пару раз остановилась она у соседских заборов. С соседками парой-другой слов перекинулась. Разговоры все, как эхо из колодца: «А твой что? – А ничего. А твой?»

Вернулась. Прошла под висящими рыбами, задержав дыхание. Взяла грабли – и в сад. Порядок наводить.

Нагребла листьев в кучу в половину своего роста. Утомилась. Вернулась во двор и за стол, вкопанный в землю, села. Стол рыбой пахнет, но уже нету сил у Оли. Сидит, на солнце щурится и запах рыбий терпит.

А ветерок глухо по-картонному таранками стучит. Тоску нагоняет.

И мысли в голове – одна тоскливее другой.

Вот проходила она утром мимо хаты Оксаны – некрашенная стоит хата, неухоженная, пустая. И на калитке – замок амбарный. А ничего, с виду нормальная семья жила. Оксана и Степан. Она – колхозный бухгалтер, он – тракторист-механик. Все как обычно: она работала, он работал и пил. А иногда только пил и не работал. Бил ее часто по пьянке. Весной, кажется в марте, побил ее так, что она из дому убежала. Два дня у соседей пряталась, подорожником синяки по телу накрывала. А потом с ней произошло что-то, так соседи говорили. Будто внутри что-то щелкнуло, и лицо враз изменилось. Острое лицо стало и уверенное, а до этого простодушное и доброе было. И как перемена эта в лице произошла, встала она с соседской кровати, оделась и домой.

Мужа ее по запаху нашли дня через четыре. Лежал в хате с вмятиной в голове. Чем его Оксана ударила – неизвестно, только ее с тех пор никто не видел. Говорили, что к родне сбежала, в Беларусь.

Нет, Оля бы не сбежала. Она не такая. Но и муж ее не такой. Пускай угрюмый и на своей рыбе свихнулся, но чтобы ее бить – никогда! Может, лучше бы бил? Лучше, чем рыбой весь двор и хату завонять?

Пожала Оля плечами вслед своим размышлениям.

Того Степана, мужа Оксаны, похоронили за колхозный счет. И никто о нем не вспоминал больше. И саму Оксану, вроде, не искали. Участковый приходил, протокол составил и все. И стоит хата, как памятник. Чего б ей не вернуться оттуда, где прячется? Может, ее бы и простили сразу, ведь знали, что у нее за муж был?