Комедианты - Грин Грэм

— Как-то раз я играл Боадицею, — сказал он. — В одном скетче. Надо было повеселить ребят. Среди зрителей был член королевской семья.

— Королевской семьи?

— Лорд Маунтбаттен. Вот было времечко! Будьте добры, поднимите левую ногу. Вы наступили мне на юбку.

— Куда нам теперь ехать? — спросил я.

— Почем я знаю. Человек, к которому я сочинил себе рекомендацию, окопался в посольстве Венесуэлы.

— Это посольство стерегут больше всего. Там прячется половина генерального штаба.

— Я удовольствуюсь чем-нибудь поскромнее.

— Вас могут еще и не пустить. Ведь вы же не политический беженец, правда?

— А разве обмануть Папу-Дока — это не все равно что участвовать в Сопротивлении?

— Может, они не захотят поселить вас у себя навсегда. Вы об этом подумали?

— Не выставят же меня, если я туда проберусь?

— Пожалуй, кое-кто не остановится и перед этим.

Я запустил мотор, и мы медленно поехали обратно в город. Мне не хотелось, чтобы подумали, будто мы от кого-то спасаемся. Перед каждым поворотом я оглядывался, не видно ли огней машины, но в Порт-о-Пренсе было пусто, как на кладбище.

— Куда вы меня везете?

— В единственное место, которое пришло мне в голову. Посол в отъезде.

Машина преодолевала подъем в гору, и я облегченно вздохнул. Я знал, что после поворота на знакомую улицу застав не будет. У ворот в машину мельком заглянул полицейский. Меня он знал в лицо, а Джонс в темноте легко сошел за женщину. Очевидно, общего сигнала тревоги еще не дали. Джонс был всего-навсего уголовником, а не патриотом. Наверно, они предупредили заставы и расставили вокруг британского посольства тонтон-макутов. Установив наблюдение за «Медеей» и, по всей вероятности, за моей гостиницей, они считали, что загнали его в угол.

Я не велел Джонсу выходить из машины и позвонил. В доме еще не спали: в одном из окон нижнего этажа горел свет. Все же мне пришлось позвонить снова; я с нетерпением прислушивался, как откуда-то, из глубины дома, не спеша приближаются чьи-то грузные, медленные шаги. Затявкала и заскулила собака — это меня удивило: я никогда не видел в доме собаки. Потом чей-то голос — я решил, что это голос ночного сторожа, — спросил, кто тут.

— Позовите сеньору Пинеда, — сказал я. — Скажите, что это мсье Браун. По срочному делу.

Замок отперли, засов отодвинули, цепочку сняли, но открыл дверь не сторож. На пороге стоял сам посол, всматриваясь в меня близорукими глазами. Он был без пиджака и без галстука; до сих пор я всегда видел его безукоризненно одетым. Рядом с ним, злобно оскалившись, стояла противная крошечная собачонка, вся в длинных седых волосах, похожая на сороконожку.

— Вам нужна моя жена? — спросил он. — Она спит.

Поймав его усталый и оскорбленный взгляд, я подумал: он знает, он все знает.

— Хотите, я ее разбужу? — спросил он. — Это так срочно? Она с моим сыном. Они спят.

Я сказал неловко и бестактно:

— А я и не знал, что вы вернулись.

— Я прилетел вечерним самолетом. — Он поднес руку к шее, к тому месту, где должен был быть галстук. — Накопилось столько работы. Срочные бумаги... знаете, как это бывает.

Можно было подумать, что он передо мной оправдывается и кротко предъявляет свой паспорт — национальность: человек. Особые приметы: рогоносец.

Мне стало стыдно.

— Нет, пожалуйста, не будите ее, — сказал я. — Собственно, мне нужны вы.

— Я? — На секунду я подумал, что он перепугается, спрячется за дверь и защелкнет замок. Он, вероятно, решил, что я хочу сказать ему то, что он боялся услышать. — Разве нельзя подождать до утра? — взмолился он. — Уже так поздно. У меня так много работы. — Он пошарил в кармане, отыскивая портсигар, но его не оказалось. Он, пожалуй, сунул бы мне в руки горсть сигар, как другой сунул бы деньги, только чтобы я ушел. Но сигар, как назло, не было. И, сдаваясь, он с горечью произнес: — Ну что ж, заходите, если это так срочно.

— Я не понравился вашей собаке, — сказал я.

— Дон-Жуану?

Он прикрикнул на жалкую тварь, и она принялась лизать его туфлю.

— Я не один, — сказал я и подал знак Джонсу.

Посол, не веря своим глазам, с ужасом смотрел на Джонса. Наверно, он еще думал, что я решил признаться ему во всем и, может быть, потребовать развода; но какую роль, спрашивал он себя, может играть в этом деле «она», что это — свидетельница, няня для Анхела, новая жена для него самого? В кошмаре случается все, даже самое жестокое и нелепое, а ему все это наверняка казалось кошмаром. Сначала из машины показались ботинки на толстой резиновой подошве, носки в алую и черную полоску, потом, волан за воланом, черно-синяя юбка и, наконец, голова и плечи, закутанные в шаль, белое, в мыльном порошке, лицо и дерзкие карие глаза. Джонс отряхнулся, как воробей, вывалявшийся в пыли, и поспешно направился к нам.