НЕСУЩИЕ КОНИ - Мисима Юкио

Отчего все вдруг сошло с привычной колеи? Трудно было поверить в то, что мать просто интуитивно что-то почувствовала или прочла в глазах сына его готовность к смерти.

Воспитанники приветственными криками встретили Исао, появившегося в столовой с блюдом рыбы, но тот вдруг почувствовал себя далеко от привычных лиц, от этих привычно рассевшихся за столом людей. Он принял решение. А его товарищи по-прежнему балуются стихами, проводят время в разговорах о любви, юношеских стремлениях, об обновлении, о горячей крови. Среди других бросалось в глаза лицо Савы, сладкой улыбкой напоминавшее лик монаха. Теперь он знал, что Сава не предпринял никаких действий, следовательно, он, Исао, не допустив тогда Саву в их ряды, поступил мудро.

Исао всерьез задумался над тем, что ему необходимо научиться натягивать на лицо маску, когда он общается с людьми. Он был уже не рядовой личностью. Пусть не все это заметят, но допусти он небрежность, окружающие сразу это почувствуют. Учуют запах дымящегося у него внутри фитиля.

— Говорят, Учитель Кайдо строже всех ругает тех учеников, которых больше всего любит, за кем больше всего следит. Вот Исао и испытал это на себе, — услышав эти слова, Исао понял, что слухи о том небольшом инциденте долетели и сюда.

— А что сделали с фазаном?

— Да съели в тот лее вечер.

— Здорово! Не думал, что Исао так метко стреляет.

— Да то не я стрелял, — весело отозвался Исао, — Учитель говорит, стрелял мой мятежный дух, это он попал в цель.

— Вот появится красотка и усмирит мятежный дух!

Все с удовольствием ели, много говорили. Один Сава все время молчал и только улыбался. Исао, весело болтая, не мог удержаться от того, чтобы не посмотреть в его сторону.

Неожиданно Сава, перекрывая общий шум, произнес:

— Сегодня мы поздравляем Исао, который после обучения стал еще сильнее, и я хочу прочитать для него стихи.

В затихшей столовой загрохотал голос Савы. Пронзительный, пламенный, словно рвущийся из легких, он напоминал ржание коня, предчувствовавшего бурю.

— «Отринув дух чужой, мы выполним свой долг перед отчизной. Неужто слов о нас не скажут? Что смерть, коль действие великое свершив, добудем славу».

Исао сразу узнал строки Инокити Миноуры, но эти предсмертные стихи молодого командира взвода, погибшего на границе, по своему содержанию никак не годились на роль поздравительных.

Все зааплодировали, и Сава со словами:

— И еще одно. Для того чтобы порадовать учителя Кайдо, — он выступил вперед и прочитал стихи Мицухиры Томобаяси:^[59] — «Народ чистейший сей страны богов, душой блуждая, малого того, что Буддою назвали, словам внимает. Теперь его отринь, довольно жаловаться Будде, народ чистейший сей страны богов».

При словах «душой блуждая, малого того, что Буддою назвали, словам внимают» все рассмеялись, вспомнив выражение лица Кайдо, такое же веселье вызвали и слова «Довольно жаловаться Будде».

Смеющийся вместе со всеми Исао ощутил за строками первого стихотворения чувства человека, который умирает в состоянии бессильной ярости. Сава, который так клялся умереть, сам вовсе не стыдился того, что продолжает жить, он стремился, чтобы Исао осознал чувства юноши, погибшего в 1-й год Мэйдзи.^[60]

Исао передернуло. Этот Сава, вместо того чтобы стыдиться самому, заставлял стыдиться его. Сава определенно, вернее, Сава единственный видит его насквозь, знает, что смерть манит Исао, словно намазанная медом, и что он гордится своим решением умереть.

И Сава, можно сказать, купил это за деньги, что пожертвовал на их дело.

27

Седьмого ноября лейтенант Хори прислал сообщение — он хотел, чтобы Исао немедленно пришел к нему один. Исао пошел. Лейтенант ждал его, так и не сняв военную форму. Он был не похож на себя. Исао, как только он вошел в комнату, сразу охватило предчувствие беды.

Давай поедим. Я сказал внизу. — Лейтенант поднялся и включил свет.

Я бы хотел прежде поговорить.

Успеется.

При свете небольшая, безо всякой обстановки простая комнатка выглядела как пустая коробка. Было довольно холодно, но в жаровне углей, похоже, не было. За закрытыми перегородками в коридоре раздались нарочито грохочущие шаги, вернулись обратно, и с верхней площадки лестницы донеслось сердитое:

Эй, папаша, еду, поживее. — И сразу же звуки шаги удалились по коридору.