Дикая роза - Мердок Айрис

— Спасибо, не хочется. А ты пей — не стесняйся.

— Я уже давным-давно напилась, — сказала она и раздраженно откатила столик.

Феликс взял стул и подсел к ней, ощущая обычную связанность, словно прилипшую к лицу притворно-веселую маску.

— Ну, как мы сегодня?

— Ужасно.

Феликс засмеялся:

— Так-таки ужасно?

Ему стало не по себе от её по-детски пытливого взгляда. Она откинулась на подушки, томная, бледная, но щеки её чуть румянились, и Феликс опять подумал о краснухе. Надо бы смерить ей температуру, но всякое мало-мальски конкретное проявление заботливости отпугивало его как нечто непристойное. И сейчас близость её ещё почти детского тела, слабого и белого, как беспомощная личинка, вызывала чувство брезгливости, чуть не отвращения. Ее клетчатое платье с аккуратным белым воротничком было совсем девчоночье, а лицо не детское; и не женское это лицо, скорее бесстрастный, невинно-жестокий лик какого-то мифологического существа, маленькой лесной полубогини. Нет, подумал он, никогда мне её не завоевать.

— Я побывал в Кентербери, — сказал он, чтобы нарушить молчание.

— Я знаю. Вы говорили, что поедете.

— Разве? Ну так. Нога, надеюсь, получше?

— Нет, Феликс, очень скверно.

Она редко называла его по имени. Как всегда в таких случаях, растерявшись, он поднял голову, встретил все тот же взгляд и отвел глаза. Конечно, в лице у неё много общего с Энн — бледность, тонкая линия носа и губ, налет чуть ущербного аристократизма. Только у Энн выражение было всегда озабоченно-рассеянное, Феликс видел за ним её постоянную тревогу о других. А лицо Миранды, так часто выражавшее торжествующую насмешку, и сейчас, в покое, некую упрямую агрессивность, скорее, вызывало в памяти наглость её отца; и Феликс, на мгновение ощутив дух Рэндла, витающий поблизости, чуть не отшатнулся от нее.

Устыдившись своих мыслей, он сказал бодрым тоном:

— Давай-ка спасать твоих кукол, а то ты их совсем раздавишь. — Он протянул руку и попытался вытащить кукол из их неудобного убежища.

— Не надо! — сказала Миранда. Оттолкнув его руку, она стала сама вытаскивать кукол. Каждую она сердито встряхивала, точно хотела наказать.

Какой я нескладный с детьми, печально подумал Феликс. Наверно, я её только злю, да и сам ничего не выигрываю. Он нащупал куклу в кармане. Было как-то боязно её подарить.

Миранда сидела, апатично уставившись на своих кукол.

Феликс сказал:

— Я сегодня вечером буду в Грэйхеллоке. Привезти тебе что-нибудь? Еще парочку этих… маленьких принцев?

— Нет, не нужно, спасибо. — И добавила яростно, не отрывая взгляда от кукол: — Хоть бы он провалился, этот чертов Грэйхеллок.

— Что это ты, — сказал Феликс, удивленный, немного шокированный этим взрывом. — Чем тебе не угодил бедный Грэйхеллок?

— Там никогда ничего не случается.

В свете недавних событий суждение это показалось Феликсу странным.

— А я думал, где ты, там всегда что-нибудь случается. — В этом смысле ты вся в отца, закончил он про себя. Не завидую я тем молодым людям, которые в тебя влюбятся. И тем, которых ты сама полюбишь.

Она только покачала головой и стала рассаживать кукол на пледе, оправляя им юбки.

— И что на тебя нашло, когда ты спрыгнула с дерева? — спросил Феликс. Он вдруг ощутил злость на эту неласковую девчонку и смутное желание отшлепать её. Ему не понравилось то, что она сказала о своем доме.

Миранда посмотрела на него, и в лице её он увидел некую перетасовку душевных элементов — словно перемена декораций за прозрачным занавесом. Она насторожилась, выглядела собраннее, старше.

Помолчав, она сказала:

— Мне в ту минуту было совершенно все равно, жить или умереть. Это вас удивляет?

Ее снисходительно-вежливый тон ещё больше разозлил Феликса.

— Не особенно, — ответил он. — Такие ощущения вообще свойственны юности. Только едва ли тебе было совсем все равно. — И подумал: а между прочим, она все-таки рисковала жизнью.

— Это было очень нехорошо? — спросила она как маленькая, точно напрашиваясь на выговор.

— По-моему, да. Ты могла серьезно покалечить себя или кого-нибудь другого. И маму свою напугала до полусмерти.

— Да, я поступила очень дурно, — сказала Миранда с удовлетворением. — Как, по-вашему, правда, моя мама прелестная?

Феликс с трудом подавил желание дать ей шлепка.