Крестьянин и тинейджер - Дмитриев Андрей Викторович

Нужных вещей набралось немного, и они легко вместились в старый, еще дембельский, обитый дерматином чемоданчик из фанеры: очки, белье, две майки, две фланелевых рубашки, старый галстук, толстый свитер, кепка с начесом, две книги, подаренные матерью, и Энциклопедический словарь, купленный когда-то в Фергане, где Панюков застрял на две недели после Кандагара – в ожидании отправки домой.

Накинув плащ-палатку на спину, Панюков цепким взглядом оглядел дом. Нет, не забыто ничего. И на дорожку не забыл присесть. Настенные часы, когда присел на край кровати, показывали одиннадцать утра с четвертью. Прежде чем выйти из дому, Панюков часы остановил. Вышел, запер дом, ключ положил сверху, на дверной косяк; москвич – пацан, но и не маленький, и должен будет догадаться.

В половине двенадцатого Панюков стоял на остановке. Он долго ждал автобуса, но шоссе оставалось пустым. За полчаса хоть бы одна машина проехала мимо него. И Панюков развлекал себя, припоминая, все ли учтено. Припомнил неучтенное: как он найдет Вову в Москве, не зная его адреса? Спокойная голова работала хорошо, и Панюков легко додумался: в том электронном письме, которое Вова посылал ему на игонинский компьютер, должен быть обратный адрес электронной почты. Придется поменять последовательность шагов и, перед тем, как идти к Санюшке, завернуть в администрацию. Оттуда послать Вове сообщение, чтобы встречал в Москве на вокзале.

Панюков развеселился и даже принялся насвистывать. Шоссе оставалось пустынным; автобус все не приходил. И Панюков решил идти в Селихново пешком, тем более что его старый чемоданчик вовсе не был тяжел.

Поезд из Москвы, выпустив на пытавинскую платформу одного лишь Геру, с медленным дробным скрежетом тронулся в путь. Когда Гера выходил на вокзальную площадь, погромыхивание вагонов уже стихало вдали. Стояла полуденная жара. На краю площади, в тени пыльных ив, темнел армейский грузовик «Урал», крытый пятнистым брезентом, с трафаретной надписью «ЛЮДИ» на брезенте. Водитель спал в кабине, отворив дверцу, откинув голову на спинку кресла и раскрыв рот. В киоске был смутно различим неподвижный силуэт продавца. Никого больше на площади не было.

Гера был сильно голоден.

Стеклянная дверь кафе «КАФЕ» оказалась запертой, к ней изнутри была приклеена табличка «СПЕЦОБСЛУЖИВАНИЕ».

Гера стал было гадать, что это слово может значить, но ничего не нагадал и принялся стучать ногой в дверь. По лестнице спустилась официантка, уже знакомая ему. Дверь не открыла и недовольно указала пальцем на табличку.

– Мне никакое специальное обслуживание не нужно! – закричал ей Гера через дверь, – мне – просто поесть.

Официантка тупо посмотрела на него, словно не зная, что ответить. Затем, ни слова не сказав, отодвинула задвижку. Повернулась и пошла вверх по лестнице. Гера поднялся следом за ней и остановился на пороге зала.

За всеми столиками кафе тесно сидели люди в полевой военной форме и ели кашу.

– Видишь, тебе нет места, – сказала официантка.

– Вижу, – ответил Гера и поспешил сбежать по лестнице вниз.

Купил в киоске пачку чипсов и отошел к зданию вокзала. Жевал и крошил чипсы; ждал автобуса.

Чипсы кончились; на площадь въехали старые синие «Жигули» с кипой досок на крыше, увязанных проволокой и шпагатом. Из «Жигулей» вышел мужчина в клетчатой фланелевой рубашке, помахал Гере рукой, будто старому знакомому, купил в киоске большую бутыль кока-колы. Прежде чем сесть в машину, крикнул:

– Ждешь автобуса?

Гера кивнул.

– А он сломался, прямо в Хнове, даже и не выехал, – весело сказал мужчина. – Куда тебе?

Гера ответил:

– В Сагачи.

– Нет, в Сагачи не повезу, это мне далеко.

– А до Селихнова?

Мужчина задумался, потом предложил:

– Я – в Гвоздно, и могу тебя – до поворота на Гвоздно. Там до Селихнова тебе останется всего четыре километра… Поехали?

– Ладно, поехали – ответил Гера неуверенно.

– Или ты не рад? – спросил мужчина, глядя на него. – Если не рад – не повезу; зачем мне?

– Я рад, – решил обрадоваться Гера и, скомкав, бросил пачку из-под чипсов в пыль.

За окнами автомобиля все поначалу было до уныния знакомо: чему было трястись, то и тряслось, чему мелькать, то и мелькало, и утомительно пылило, но скоро «Жигули» вырвались на набережную, и там так ярко пламенела поверхность озера, что прянули слезы из глаз; сквозь их пелену Гера не сразу разглядел на озере далекую моторку, еще одну, еще и парус, рыбаков на черной лодке, густую стаю чаек или каких-то светлых уток, изнуренных полуденной жарой и дремлющих на тихом пламени воды, потом – бревно-топляк, торчащее наполовину из воды вблизи береговой гальки, потом и вспышки чешуи рыб, играющих у берега, потом круги на месте этих вспышек…