Абсолютист - Бойн Джон

— Я тебя прошу, — говорю я, стараясь не поддаваться растущей неприязни. — Скажи, что я могу сделать, чтобы положить конец этому безумию. Я сделаю все, что ты хочешь.

— Я хочу, чтобы ты пошел к сержанту Клейтону и сказал ему, что Милтон пристрелил того мальчика вполне хладнокровно. Если, конечно, ты это всерьез. И заодно скажи ему, что знаешь об убийстве Вульфа.

— Но Милтона уже нет, — упираюсь я. — И Вульфа тоже. Какой тогда смысл?

— Я так и думал, что ты не захочешь.

— Но это же ничего не значит, — говорю я. — Это ничего не даст.

— Ты понимаешь, как это смешно, а?

Я гляжу на него, качая головой. Он, кажется, твердо решил не продолжать, пока я об этом не попрошу.

— Что именно? — спрашиваю я наконец. Слова вырываются торопливо, скомканно.

— Что меня расстреляют как труса, а ты будешь дальше жить как трус.

Я встаю и отхожу от него как можно дальше — в самый дальний угол.

— Ты просто хочешь сделать мне больно, — говорю я.

— Да? А я думал, что хочу говорить с тобой начистоту.

— Неужели обязательно быть таким жестоким? — спрашиваю я еще тише.

— Меня этому тут научили. И тебя тоже, просто ты этого не осознаешь.

— Но ведь немцы тоже стараются нас убить, — протестую я. — Ты был в окопах. Мимо тебя свистели пули. Ты ползал по ничьей земле среди трупов.

— А мы делаем то же самое с ними — разве это не значит, что мы ничем не лучше их? А, Тристан? Ну же, я хочу знать, объясни мне.

— С тобой невозможно разговаривать.

— Почему? — Он искренне удивлен.

— Потому что ты веришь в то, во что хочешь верить, и не желаешь слушать никаких аргументов ни за, ни против. Все эти твои убеждения ставят тебя выше всех прочих людей, но куда деваются твои высокие принципы, когда речь идет о других вещах в твоей жизни?

— Тристан, я вовсе не считаю себя выше прочих. — Он качает головой, потом глядит на часы и нервно сглатывает. — Уже скоро.

— Еще можно все изменить.

— Что значит «о других вещах в моей жизни»? — спрашивает он, глядя на меня и беспокойно морща лоб.

— Тебе что, картинку нарисовать?

— Да хорошо бы. Выкладывай. Если тебе есть что сказать, то скажи. В конце концов, скорее всего, другой возможности у тебя не будет.

— С самого начала, — говорю я, не колеблясь ни минуты, — с самого начала ты поступал со мной по-свински.

— Да неужели?

— Давай не будем притворяться. Мы подружились в Олдершоте. Во всяком случае, я считал, что мы друзья.

— Но мы ведь и правда друзья, — настойчиво говорит он. — Почему ты решил, что нет?

— Я думал, что, может, мы нечто большее.

— Интересно, почему бы это?

— Ты что, правда не понимаешь?

— Тристан, — он вздыхает и проводит рукой по глазам, — пожалуйста, не надо опять заводить разговор на эту тему. Только не сейчас.

— Ты так говоришь, как будто это ничего не значит.

— Так это ничего и не значило! Боже мой! Что ты вообще за человек? Неужели ты так убог душой, что не можешь понять, что такое утешение?

— Утешение? — потрясенно переспрашиваю я.

— Тебе обязательно надо все время пережевывать одно и то же! — Им овладевает гнев. — Ты хуже бабы, понял?

— Иди на… — говорю я, но вяло, без души.

— Нет, это правда! И если ты сейчас же не сменишь тему, я позову капрала Моуди и попрошу его запереть тебя где-нибудь еще.

— Моуди убит, — сообщаю я. — И ты бы это знал, если бы дрался вместе со всеми, а не прятался в удобной норке.

Он колеблется. Отводит взгляд и прикусывает губу.

— Когда это случилось?

— Несколько ночей назад, — говорю я небрежно, словно о погоде, до такой степени я привык к смерти. — Слушай, это неважно. Он убит. Уильямс и Эттлинг убиты. Милтон убит. Все убиты.

— Не все, Тристан. Не преувеличивай. Я жив, ты жив.

— Но тебя расстреляют, — говорю я, едва удерживаясь от смеха, настолько абсурдно это звучит. — Та к поступают с собирателями перышек.

— Я не собиратель перышек, — сердито говорит он и встает. — Они трусы. А я не трус, я человек принципов, вот и все. Разница колоссальная.

— Да ты, кажется, и вправду в это веришь. Знаешь, я бы понял, если бы все случилось один раз. Я бы подумал: «Ну, это было перед отправкой из лагеря. Мы беспокоились, боялись того, что нас ждет. Человек ищет утешение где может». Но во второй раз начал именно ты! А потом смотрел на меня с таким отвращением!