Тонкая математика страсти (сборник) - Курков Андрей Юрьевич

«Хорошо все-таки, что Макс – немец! – думал Мирон. – Будь он русским – уже спился бы и меня самого споил бы!»

Из-за пернатого облачка выглянуло солнце. Невысокий заборчик и несколько кленов и тополей, росших за домиком-сарайчиком, отбросили тень.

«Я никогда не был так счастлив, – думал Мирон и сам удивлялся, откуда взялась эта глупая и совершенно лживая мысль, словно кто-то изнутри его самого пытается обмануть. – Я никогда не был…»

Вот теперь получилось лучше. Стоит только остановить мысль вовремя – и она выходит ничего…

Я никогда не был. Я никогда не был там. Я никогда не был там, где я был счастлив.

Это тоже не совсем правда.

Ножки от роялей, элегантные, ребристые, украшенные резьбой, лежали отдельно – они занимали угол в домике-сарайчике.

Мирон отвинчивал их сам. Макс только помогал опрокидывать гордые инструменты на бок.

Теперь они лежали своими деревянными животами на холодной земле.

Сначала Мирон пытался выстроить их в некоем порядке, но вскоре бросил эту затею. Весили они много, и подравнивать их, выстраивать в ряды было пустым и хлопотным делом.

У белого «Стейнвэя», на котором играл Прокофьев, еще звучали две клавиши: ре-бемоль нижней октавы и чистая фа верхней. Звучали неверно, с дребезжанием, но Мирон иногда все-таки нажимал на них.

Сколько уже раз он предлагал Максу научиться играть на роялях. Но немец любил только Гете.

Костер потух – это Мирон понял сразу. Вода начинала остывать. Обычный человек этого не заметил бы. Какие-то десятые доли градуса…

А Макса все не было.

Мирону не хотелось думать о немце плохо, но часы показывали без четверти три. Спина еще не натерта, костер потух. Солнце опять спряталось за облачко. Еще один желто-зеленый лист медленно слетел с клена.

Мирон всегда был доволен своим низким ростом. Когда он нырял в ванной – ни одна часть его тела не высовывалась из воды.

Завтра привезут еще два рояля. Откуда-то из Сибири. Это же сколько тысяч километров их везти надо!

Если постараться, то из всех этих элегантных музыкальных ящиков можно собрать один играющий инструмент, в котором всего лишь две-три клавиши останутся немыми. Это если постараться. Мирон всерьез подумывал об этом и даже составил реестр звуков, еще живых механических звуков, которые следовало извлечь из их нынешних мест и собрать воедино хотя бы даже в том легендарном «Стейнвэе». Это была бы миссия высшего порядка, это могло бы стать делом жизни Мирона.

Мечты-мечты…

Если б хотя бы ванны не было, если бы не надо было собирать дрова (а уже сколько раз у Мирона возникало искушение сжечь рояльные ножки!). Если убрать из ежедневной жизни все лишнее и необязательное – сколько времени высвободилось бы для высоких целей.

А Макса все еще нет. И вода похолодела уже не на один градус. Вот придет этот немец, и тогда Мирон ему многое скажет! И никаких объяснений не станет слушать!

Мирон поднялся, придерживаясь руками за края ванны. Осенний воздух был все еще теплым. Простор давал ощущение свободы. Хотелось глубоко дышать и чувствовать себя вольным и гордым.

Ступил на землю, накинул на себя махровый халат и, бросив еще один печальный взгляд на потухший уже костер, поплелся к домику-сараю.

Единственный стол в домике не мог не напоминать рояль – сработан он был из крышки инструмента. Мирон поставил на газовую плиту почерневший от гари алюминиевый чайник и присел у окна.

В этом сидении у окна, особенно осенью, когда летние краски день за днем, практически на глазах, сползали и с неба, и с земли, было что-то ностальгическое, что-то сладко-печальное, создававшее внутри Мирона особое ощущение.

В дверь постучали.

Мирон лениво поднялся – он не любил, когда его отвлекали от особых ощущений. Максу он сейчас не открыл бы, но это был кто-то русский. Немцы так не стучат.

Дверь скрипнула, отворяясь.

В проеме стоял министр культуры. Мирон хорошо его знал – ведь это был его непосредственный министр.

Выглядел министр прескверно. Потертые джинсы и мешковатый свитер с дыркой на локте и олимпийским мишкой на груди. Глаза печальны и, казалось, заплаканы.

Мирон сделал шаг назад, приглашая гостя пройти.

– Чай будешь? – спросил он на ходу у министра.

Министр кивнул.

Молча уселись за стол.

Министр вытащил из кармана джинсов сложенную в несколько раз бумажку. Развернул, протянул дрожащей рукой Мирону.