Кишиневское направление - Гладкий Виталий Дмитриевич

Немец ушел под воду беззвучно. Когда Пригода вынырнул в лозняке, второй солдат бегал по берегу и орал что было мочи, нелепо жестикулируя. Схватив одежду и садок с рыбой, Петр, не одеваясь, побежал через заросли домой.

Внезапная смерть солдата подозрений не вызвала; видимо, немцы решили, что он просто утонул, перебрав шнапса. Утопленника искали два дня, а потом махнули рукой – река в этом месте была глубокой, изобиловала водоворотами, и тело могло затащить под какую-нибудь корягу.

А спустя несколько дней после этих событий Пригода, прихватив берданку, ушел к мосту в шести километрах выше по течению.

Мост был новый, добротный, построенный за год до начала войны. При отступлении взорвать его не успели – немцы выбросили парашютный десант. Теперь мост охранял взвод немецкой пехоты. Но поскольку линия фронта была уже далеко, а хутор рядом, немецкие солдаты сутками бражничали, радуясь передышке, оставляя на мосту наряд из двух-трех человек.

Пригода влез на старую раскидистую вербу возле берега и, затаившись среди ветвей, просидел почти до полудня, наблюдая за мостом. Солдаты охраны удили рыбу; изредка кто-нибудь из них поднимался на мост и, прогулявшись туда-обратно с винтовкой за спиной, возвращался на берег к своей удочке.

Повздыхав – близок локоть, да не укусишь, – Пригода слез с вербы и лесными зарослями пошел к Ореховой балке. Это было знаменитое место. Как поговаривали старики, в Ореховой балке испокон веков водилась разная нечисть.

До революции там жила старая колдунья Федора, к которой сельские бабы ходили за порошками от разных хворей, а молодухи – за приворотным зельем. От ее разваленной избушки теперь осталась лишь груда сгнивших бревен, поросших поганками.

А развалили избушку коммунары в 1922 году, когда хотели взять колдунью к себе на перевоспитание. Правда, шепотком да по секрету сельчане рассказывали, что у голытьбы, затеявшей в барской усадьбе коммуну, было другое на уме. Будто бы хотели они для пользы общего дела забрать у старухи накопленные ею за долгие годы сокровища.

В общем, народ знал, что «проведать» бабу Федору пошли четверо коммунаров, но не вернулся ни один из них. Они исчезли, испарились бесследно вместе со старухой. Ее избу разбирали по бревнышку, – думали, что там есть подземные тайники – но толку от этого было мало. Нашли лишь стеклянную банку, в которой лежали серебряные царские рубли, около десяти штук.

«От дурни! Тьху! – плевался дед Макар, рассказывая Петру эту историю. – Найшлы багачку… У тои Фэдоры часто-густо хлиба нэ було. Яки там гроши… Як прынэсуть бабы якусь дэщицю, ото вона с того и жыла. Грыбы та ягоды збырала…»

Ореховая балка и впрямь была несколько мрачновата даже при дневном свете. Почему ее так назвали, никто уже и не помнил. Орешника в балке было не больше, чем в других местах леса. Но вот деревья, растущие на склонах и вдоль лесной дороги, казалось, вышли из сказки про Кощея Бессмертного: толстые, замшелые, с темной корой и причудливо переплетенными ветвями. Много было сухостоя и паутины.

Но Петра мало занимали такие подробности. Он сидел в засаде как кот над мышиной норой и терпеливо ждал своего часа…

Одноконная повозка вынырнула из-за поворота неожиданно. Старая тощая кляча, понуро склонив морду к земле, еле плелась. Ездовой, конопатый, широколицый полицейский, привязав вожжи к передку телеги, подремывал, обнимая винтовку, а сзади, развалившись на охапке сена, полулежал немецкий солдат. Мрачный лес, похоже, навевал ему нехорошие ассоциации, поэтому он был насторожен и держал автомат на подхвате.

У Петра задрожали руки, когда он вскинул берданку к плечу. Прикусив до крови губу, Пригода набрал полные легкие воздуха и, мысленно утешив себя, что с такого близкого расстояния промахнуться невозможно, нажал на спусковой крючок.

Грохот выстрела словно смел полицейского с телеги. Вскинувшись, он вскрикнул от испуга и упал под колеса. Лошадь с испугу всхрапнула и шарахнулась в сторону, но тут же и успокоилась: мало ли ей пришлось слышать выстрелов и взрывов бомб и снарядов.

«Попал!» Радуясь удаче, Петро выскочил из своей засады. Мельком взглянув на солдата, – он уже хрипел в агонии, отплевываясь кровью (крупная дробь порвала ему живот) – Пригода в два прыжка настиг полицейского, который скуля от ужаса, пытался на карачках уползти в кусты, и с разбегу опустил ему на голову приклад берданки…