Там - Борисова Анна

Старый маньчжур Вада перестал быть старым, перестал быть маньчжуром, перестал быть Вадой. Он вошел в бардо Становления и превратился в шарообразный сгусток невоплощенного духа.

Прозрачный мерцающий шар покачался в пространстве и, подхваченный ветром, отправился в облет Шести Миров.

Картина двенадцатая

Влад Гурко

Когда человеку настает ку-ку, хорошего тут мало. Совсем нисколько. От жуткой боли Влад ослеп и оглох. Его вроде как вообще не стало. Но если б вообще не стало, не было бы так хреново и так страшно.

Вдруг незнакомый голос, в конкретном таком напряге, заверещал, вернее прощелкал и профыркал невероятный набор звуков: "эсцтясцъяэяоцхсяанцмляиа! эсцтясцъяэяоцхсяанцмляиа!"

Фиг его знает, что это значило. Ну, кроме того, что к Владу вернулась способность слышать.

"нцнмътяпрусрнмгбыъмолцорэяся! – еще на большем нерве с заиканием проистерил тот же голос.- ээрырюъчюруцэябёъьр!"

В ту же секунду Влада отпустило. Боль перестала терзать его несчастное развороченное тело. Пропала, будто ее никогда не было. Осталась только паника.

Но неведомый диктор, каша во рту, произнес следующее магическое заклинание: "ээрылнпрфяцэябёьр", и ужас тоже улегся. Сделалось Владу мирно и спокойно, как от пары затяжек хорошим хашем, когда реально отрываешься от повседневной суеты и воспаряешь в астрал.

Именно это Влад и сделал. Воспарил. То есть в натуре воспарил, к потолку. Что-то оттягивало правую руку, мешало подъему. Плоская фляжка коньяку. Она стояла на стойке сбоку. Когда он успел ее цапнуть и зачем, хрен знает. Хотел Влад бросить ненужную тяжесть, но вместо этого сунул фляжку в карман. Кинул вниз последний взгляд. Передернулся.

Внизу было мусорно и муторно. Обломки, дым, запах требухи и дерьма, кто-то вопил во всю глотку. Влад из этого стремного бардака улетел, не оглянулся.

Унесло его высоко вверх, в черное ночное небо. Сначала показалось, что в простор, но после того как пару раз приложился локтями и коленками о жесткое, допёр: это он поднимается в узкой трубе с прозрачными, не то стеклянными, не то пластиковымистенками. Поднимается плавно, но на хорошей скорости. Огни терминала и взлетнойполосы стали размером с неоновый рекламный щит, а в стороне выплыл здоровенный торт, утыканный свечками, – столица нашей родины город Москва.

Через малое время отЗемли вообще осталось одно слабое мерцание, а потоми его закрыли облака.

Все это былобы ничего и даже прикольно,если бне холодрыга. Влад кошмарно мерз, ичем дальше, тем круче. На высоте десять тысячметров температура минус сорок, минус пятьдесят. В ледышку нахрен превратишься.

Хотя чему превращаться-то? Он же уже помер. Пал жертвой то ли теракта, то ли утечки газа. Но где все остальные? Живы остались? Нечестно. Почему он должен один за всех париться?

Однако Влад ошибся.Он втрубе был неодин. Шепелявый голос по-прежнему его сопровождал.

"ьояэцмяицрссдхчятьыуцмъугг", – услышалВлад.

Полёт притормозился. Наверху возникло круглое светлое пятнышко.

Это еще что такое?

Люк. С ободом из гладкого светящегося материала.

Внутри что-тобелое.

В нерешительности, еще не решив, стоит ли туда лезть, Влад завис ввоздухе. Протянул руку потрогать край люка и вдруг заметил, что на кисти всего три пальца. Оторвало взрывом? Но крови не видно. И кожа целая. Только зеленоватая какая-то.

– змрчяъолсыя! – само собой выскочило из Влада какое-то квохтанье.

Он поперхнулся, закашлялся.

Эх, была не была. Хуже не будет.

Просунул голову в отверстие.

Ничего особо пугающего не увидел. Собственно, и видеть-то было нечего.

Абсолютно белая полукруглая камера, похожая на половинку гигантского кокоса, вид изнутри.

Влез, встал на ноги, и люк в полу сразу задвинулся. Не разглядишь, где и был.

Из-за того что все вокруг такое белое, Влад совершенно утратил ощущение пространства. Ни тени, не шероховатости, глазу не за что зацепиться.

Это я умер, объяснил он себе, но понятней от этого не стало. Теперь чего, всегда так будет? В смысле, белая пустота, и больше ни фига?

Было реально холодно. Колотило не по-детски, зуб на зуб не попадал. Только без клацанья. Когда стукались челюсти, звук выходил какой-то мягкий, неубедительный.

Влад сунул в рот палец.

Куда-то подевались зубы. Остались одни десны. Правой рукой, трехпалой, он пользоваться избегал, вообще старался на нее не смотреть. Действовал левой, нормальной.

Ею и схватился за голову.

юуцс, волос нет! На гладком черепе какие-то бугры!

– Что за глюки? змрчясяэяшыъсцъ! – пролепетал Влад.

Захлопал глазами. Ты хоть сам понял, чего сказал?

Опять включился шипящий голос, уже не встревоженный, а спокойный такой, деловитый.

"эсцтясцъпъоъйрыэмояснфятъол!"

Куда-куда? – насторожился покойник. Почему-то возникла уверенность, что бессмысленный набор звуков содержит в себе информацию о каком-то перемещении.

В одной из белых стенок открылось полукруглое отверстие.

Влад весь сжался, готовясь к чему-то нереально кошмарному. Типа выскочит сейчас какая-нибудь жуть. Но ничего не выскочило.

"эйрыцлшътршср", позвал все тот же странный голос. Когда Влад попятился, выяснилось, что голос умеет говорить и по-русски, причем чисто, без акцента. "Вперед, вперед, не надо бояться".

От человеческого обращения Влад малость съехал с нерва. Осторожно просунул в проход голову, готовый, если что, отпрянуть. Белая полукруглая камера ему уже казалась чуть ли не родной, а тут еще неизвестно, что ждет.

Ничего особенного он не увидел. Такое же белое помещение, абсолютно пустое. Только прямоугольное, и одна из стенок поблескивает. Из полированного металла, что ли?

Влез. Отверстие за ним сразу закрылось.

Здесь было еще холодней. Прямо рефрижератор. Изо рта вместе с дыханием вырвалось облачко пара. Из носа потекло.

Левой рукой Влад хотел утереть сопли. А носа-то нет! Ровное, немного пупырчатое место!

Почему-то эта пропажа произвела на Влада особенно тяжелое впечатление. Можно сказать, просто в шок вогнала.

Он зашатался, упал на четвереньки и, подвывая, выполз на середину комнаты.

Краем глаза заметил сбоку какое-то движение. Застыл. С ужасом обернулся.

Уф, зеркало!

Стенка, что поблескивала, оказалась зеркальной. Там отражался кто-то стоящий на четвереньках.

Ну-ка, ну-ка.

Влад встал, подошел ближе, чтобы себя рассмотреть.

В какого же урода он превратился…

От одежды остались обугленные клочки. Левая рука нормальная, правая свисает до колена. До верхнего колена, потому что их три на каждой ноге!

А рожа, тятрзфятра, рожа! Вместо носа какое-то ситечко. Глаза на месте, но во лбу появился третий, прикрытый полупрозрачной перепонкой. Губы зеленые. Ужас!

Может, это не зеркало?

Он поднял уцелевшую руку, чтобы потрогать поверхность. Урод сделал точно такое же движение.

Все-таки зеркало! Это он, Влад Гурко, превратился в такое?

И захотелось ему умереть во второй раз. Конкретно и окончательно. Только чтобы этого не видеть. Лучше руки на себя наложить!

Только как это сделаешь?

Крича от ужаса, Влад согнулся и разбежался, чтоб расшибить свою уродскую башку о белую стену.

Но она оказалась предательски мягкой и упругой, отбросила Влада назад на середину.

"Спокойно, спокойно!" – сказал по-русски невидимый голос.

Хрена спокойно!

Зеркало-то точно твердое!

С удесятеренной яростью, с бешеным воплем Влад по-бычьи, головой вперед, понесся прямо на свое отражение.

Зеркало впустило самоубийцу в себя с довольным, причмокивающим звуком.

ыртя!

Действие всех картин происходит в разное время, а некоторых вне времени.

Картина первая

Ястреб

Ястреб дошел до края крыши, за которым, он это знал наверняка, ничего не было. От нетерпения шаги всё убыстрялись, перешли на бег, и границу, отделявшую серую зону от Черного Ничто, он преодолел в прыжке.

Всё получилось как надо.

Бросок – и Ястреб сам стал Ничем. Чернотой.

Картина вторая

Александр Губкин

Каменная дорога, на которой оказался Александр, не имела ни начала, ни конца, а все же, в какую сторону нужно идти, сомнений не возникло. Туда, где сквозь туман просвечивает утренняя заря, куда ж еще?

Только это оказалась не заря, а столп золотистого света. По освященному веками предположению церковных авторитетов, на преодоление воздушных мытарств уходит три дня, по истечении которых оставшееся на земле тело предают земле, а душа "получает облегчение в скорби" и идет на поклон Престолу Божию.

Неужто это и есть Пресветлый Престол, огорчился Губкин, ожидавший чего-то гораздо более величественного. Подойдя ближе, он разглядел сквозь розовеющую дымку, что это не столп, а силуэт, подобный человеческому. Точно, человеческая фигура!