100 великих дипломатов - Мусский Игорь Анатольевич

Черчиллевская стратегия «второго фронта», безусловно, была успешной, поскольку этот фронт был открыт лишь в начале 1944 года. Но за два года, в течение которых он оттягивал открытие второго фронта, мощь Красной Армии возросла в такой степени, что англо-американским войскам пришлось высадиться в Нормандии уже не для того, чтобы помочь русским, а для того, чтобы самим также присутствовать на Европейском континенте.

В декабре 1944 года — за четыре месяца до краха — Гитлер был еще-способен поставить в трудное положение англо-американские войска, находившиеся в Европе. Он развернул наступление в Арденнах. Теперь уже и Черчиллю пришлось обратиться к Сталину с призывом срочно развернуть большое наступление на восточном фронте, чтобы вынудить Гитлера оттянуть силы с западного фронта.

С этого времени изменился сам смысл войны. «Сражение за Европу» которое теперь давали англичане и американцы, не было более сражением за освобождение Европы, поскольку война была практически выиграна. Они стремились опередить русских в их неудержимом продвижении на запад.

Черчилль принял участие в Потсдамской конференции. «Заявления он делает в общем-то краткие, — писал советский дипломат А.А. Громыко. — Очень любит растягивать отдельные слова. Делает это явно нарочито. По ходу речи или заявления нетрудно увидеть то, что он хочет подчеркнуть особо. Эти слова он произносит как-то резко. В них проступают и резица и металл. Почти никогда он не пользуется заготовленным текстом. Впрочем, говорят, некоторые свои заявления он любит заучивать наизусть… У меня создалось о нем впечатление как об опытном ораторе. Свой капитал красноречия он умел хорошо преподнести. Говорил без волнения, по крайней мере так выглядело внешне, хотя ощущалась его собранность, и он всегда был, как утверждали англичане „алерт“— начеку».

Непримиримый враг коммунизма, он, когда это было в его интересах, называл Сталина «своим другом» и произносил тосты за его здоровье. Черчилль верил в силу «личной дипломатии», в собственную способность устанавливать «дружеские доверительные отношения», имея в виду в будущем. привлечь Россию также к «конструктивному сотрудничеству».

Еще в январе 1945 года Черчилль убедил Сталина первым нанести удары по центральной части германской территории и таким образом помочь западным державам. Вернувшись в феврале 1945 года из Ялты, Черчилль заявил, что ни одно правительство не проявило такой верности договору, как советское; он ни в малейшей степени не сомневался в искренности маршала Сталина и в его доброй воле к сотрудничеству.

Смысл этой войны Черчилль видел в уничтожении Гитлера и разрушении державного статуса Германии в Европе. «Это та цель, — сказал он, — которая объясняет все остальное». Но его представления о послевоенном урегулировании были смутными и неопределенными. Под влиянием панъевропейской идеи какое-то время Черчилль склонялся федеративным планам, в которых Великобритании предоставлялись большие возможности. Большие надежды он возлагал на возрождение Франции в качестве ведущей державы Западной Европы. От территориальных и националистических проблем он старался по возможности уходить.

Пока Германия еще не была побеждена, он ко всем вопросам подходил с точки зрения их пользы для союзников, в критические моменты он не останавливался даже перед тем, чтобы дать обещание, которое он заведомо не мог выполнить.

В следующие десять лет после Потсдама (1945–1955) Черчилль выступал в роли «хранителя нации», которую он прекрасно исполнял, не считая ее, однако, особенно интересной для себя. В 1946 году ему удалось, используя страх общества перед советскими амбициями, создать внешнеполитический консенсус с руководством лейбористской партии, целью которого было упрочение национального единства.

5 марта того же года он выступал с речью в американском городе Фултоне, где в присутствии американского президента Трумэна выдвинул идею политики силы, основой которой должно стать замкнутое атлантическое партнерство англосаксонских государств. Черчилль взялся сформулировать общую программу борьбы против СССР, заявив: «На Европу опустился железный занавес». В Фултоне впервые были произнесены слова «холодная война».

Возможно, он заигрывал тогда с идеей новой войны, поскольку США были единственной в мире державой, имевшей атомную бомбу; известно, что ему приписывались такие мысли и что ему никогда больше не удавалось получить в Англии единодушного одобрения своих внешнеполитических планов. То же самое можно сказать и о его планах, связанных с Европой. Несмотря на то, что европейские проблемы никогда не были ему особенно близки и он не занимался ими, если они не касались непосредственно Англии, он выступал за идею «европейского объединения» и «германо-французского примирения».