За свои слова ответишь - Гарин Максим

Он посмотрел на часы. Санитар по кличке Хер Голова стоял рядом и ухмылялся. Грязнов вытащил из кармана мощный электрошоке? и отвинченную накануне ручку. Подал ее санитару. Хер Голова взглянул на Грязнова, тот кивком указал, что санитар должен открыть дверь.

Ручка наделась на стержень. Но санитар без приказа не решался повернуть ее.

– Давай, чего медлишь?

Ручка с хрустом провернулась. Дверь на несколько сантиметров приоткрылась. Именно на это Рублев и рассчитывал. Комбат в два прыжка оказался рядом с ней и двумя руками схватился за край полотна, рванул на себя. Грязной же в это мгновение прижал электрошоке? к паху Комбата и нажал кнопку разрядника.

Комбат закричал, эхо пронеслось по коридору. Дверь плавно открылась. Рублев лежал на каменном полу, руки и ноги у него дергались.

– Вот видишь, я на этот раз оказался попроворнее тебя, Борис Рублев, командир десантно-штурмового батальона, герой афганской войны.

– Герой? – спросил санитар, глядя на распростертое тело Комбата.

– Герой, мать его… Ну, давай работай.

– А где доза? – на толстых губах санитара по кличке Хер Голова запузырилась слюна, он облизался и осклабился. Это было не лицо, а морда животного.

– Наручники вначале надень, черт его знает, может, отойдет.

Наручники защелкнулись на руках и ногах Комбата.

– А теперь работай. Вот шприц, вот героин, – слово «героин» было произнесено так, словно это было угощение, сладость, о котором мечтает ребенок и которое наконец получает.

Хер Голова быстро принялся за дело, время от времени поглядывая на ампулу в пальцах Грязнова.

– Ну, ну, давай поторопись.

Прозрачный наркотик перекочевал в одноразовый шприц, игла нашла вену, вошла в нее, и наркотик, смешанный с кровью, медленно вошел в организм. Рублев дернулся, но не сильно. Открыл глаза, увидел над собой лампу, лицо Грязнова. Глаза закрылись, голова запрокинулась набок.

– Теперь наручники можешь снять, и выходим.

– А пить? – сказал Хер Голова.

– Обойдется, – холодно произнес Грязнов и, уже стоя в двери, посмотрел на Комбата.

Сейчас тот был ничем, распростертый, полностью подвластный ему.

– Хер Голова, сколько еще надо вкатить, чтобы он стал наркоманом?

Хер Голова зашлепал толстыми мокрыми губами:

– Два или три раза.., и ему все, он наркоман, он на игле.

– А ты?

– Я? Что я? – заикающимся голосом затараторил санитар. – Я же выздоровею, я же вылечусь, когда захочу. – Ты вылечишься? – захохотал Грязнов. – Ну, ну, молодец, – и он брезгливо, как завшивевшую собаку, пропустил впереди себя санитара. Ему было даже противно прикоснуться к человеку-животному. – Закрой дверь, – таким же брезгливым голосом произнес Грязнов.

Щелкнула снимаемая ручка. Грязнов проверил, закрыта ли дверь, затем припал к окошку и посмотрел на Комбата. Тот лежал все в той же позе, голова была запрокинута, руки неестественно подвернуты.

– А не сдохнет? – вдруг спросил он как бы сам у себя.

– Нет, нет, мужик здоровый, не сдохнет. Да и что одна ампула? Вот если бы три, то тогда… – и Хер Голова скрестил перед собой руки со сжатыми кулаками и осклабился. Картинка получилась: череп с костями, такие раньше рисовали на трансформаторных будках – «Не влезай, убьет!».

– Ладно, ручку сюда, – нехитрое, зато надежное приспособление исчезло в кармане куртки Грязнова. – Ты поглядывай время от времени, как он там. Я не хочу, чтобы он быстро копыта откинул, мне надо, чтобы он еще пожил.

– Поживет, поживет, куда денется. От такой дозы никто не умирает, разве что какие-нибудь конченые или слабаки.

– А ты?

– Я же говорил, со мной все в порядке.

Грязнова Хер Голова боялся панически. Он, как никто другой, знал крутой нрав Грязнова, знал его ярость и то, что Грязнов ни перед чем не остановится.

Через пару минут Грязнов остановился у двери, за которой лежал прооперированный немец.

«Кормилец, – подумал о Шнайдере Грязнов, – таких бы побольше, и Россия могла бы стать богатой. Вот она, живая валюта. Переставляй почки, селезенки и прочие внутренние органы, слава Богу, доноров хоть отбавляй. Живые деньги текли бы ручьем. Да каким, на хрен, ручьем, рекой, широкой, бескрайней. Вот можно было бы развернуться! Это ж такую клинику можно создать – по сто, по двести больных в месяц оперировать. Естественно, кто-то и умирал бы, смерть при подобных операциях исключить нельзя. Но ведь остальные выживали бы и были благодарны. А доноров – половина России! Со здоровыми почками, с хорошей кровью. Эх, жизнь могла бы быть! А тут еще главврач Хазаров трусливый, всего боится, на воду дует. Но ничего, постепенно все это я приберу к рукам, налажу работу. Уж это-то я умею.»