На гребне войны - Серегин Михаил Георгиевич

– Сам звони, – рявкнул Михей, не в силах дальше себя сдерживать. – Хватайте его, – подал он сигнал телохранителям.

Те рванулись к Рокотову. Боцман, с которого хмель сходил, будто лавина с гор, метнулся им наперерез. На какое-то время ему удалось их задержать. Он резко расставил в стороны руки, и Ухтыркин с Котом, ударившись о них шеями, упали как скошенные стебли пшеницы. В эту секунду Рок выхватил телефон и быстро набрал номер Луганова-старшего, который тот оставил ему для связи.

– На, сам у него спроси, – протянул он телефон Михею, – или ты решил действовать через голову своего начальства? А может, ты сам теперь начальник и устанавливаешь на острове власть?

Этот наглый тон несколько отрезвил Михея.

* * *

– Бери, – Рок протянул трубку не Михею, который все еще пребывал в мучительном раздумье, а Луганову-младшему.

Этот жест вызвал у Михея прилив злобного веселья. Он состроил кислую физиономию, скривил губы в презрительной ухмылке.

Луганов-младший растерялся. Потом, встретившись глазами с нахальными зенками боцмана, решил показать себя решительным парнем. Тем более от его действий сейчас зависел исход поединка. В данном случае, несмотря на недовольство отца его связью с Агды и малую ее значимость для окружавших его людей (боцман – не в счет), он более всего дорожил своей репутацией в ее глазах и в глазах персонала заведения. Как и большинство людей, он переоценивал благожелательное отношение к нему тех, с кем сводила его жизнь и кто, как он разумел, принимая в расчет свое социальное и финансовое превосходство, должен был питать к нему если не симпатию, то заискивающую почтительность, в надежде на щедрое вознаграждение. Служащие борделя, как и большинство проституток, между тем относились к Луганову-младшему со смесью насмешливой жалости и презрительного непонимания. Никто не мог взять в толк, чем же прельстила его громоздкая, нескладная и грубая девица, прельстила до такой степени, что он готов все забыть ради сомнительных свиданий с ней. Если бы Игорь просто время от времени навещал Агды, не гнушаясь при этом иногда услугами других проституток, персонал расценил бы это как барскую прихоть, нелепую извращенность и пресыщенность, характерные для сословия богачей. Но неуемная страсть Луганова-младшего к тучной кривоногой чукче делала его посмешищем в их глазах.

Стараясь выглядеть непринужденно и в высшей степени независимо, как бы «над ситуацией», Луганов неторопливо взял трубку. Руки у него дрожали из-за пережитого волнения и физической нагрузки. Но он справился с собой и приложил трубку к уху. Следствием нервного стресса явилась также его неосторожная забывчивость – он не принял во внимание, что отец, даже если он, Игорь, не скажет, где находится, может догадаться о месте его пребывания. Только поднеся трубку к уху, он осознал, что сказать о своем местонахождении все равно придется. «И черт с ним», – вдруг подумал он.

– Да, говорите же, я слушаю, – услышал он нетерпеливо взывающий голос отца.

На миг его пронзила острая тревога – он наконец осознал, насколько уязвимо его положение. Но отступать было некуда – на него смотрело столько глаз, и прежде всего глаза Агды, которая пристроилась в глубине каюты, но через открытую дверь поглядывала наружу.

– Это я, – пробубнил он в трубку.

– И что? – грубо спросил отец, узнав его.

– Я хочу знать, ты действительно заключил перемирие с Рокотовым?

Произнеся фамилию Сергея, он невольно посмотрел на него. Тот стоял, глядя на Луганова исподлобья. Этот упрямый тяжелый взгляд как будто что-то напомнил Игорю. Он вздрогнул, словно прошлое, утонувшее в тумане стольких дней, а теперь вдруг поднявшееся из морских глубин, окатило его холодной волной неприятных воспоминаний. Определенно, он где-то видел этого парня. Может быть, не с такими длинными волосами, без шрама на лбу, без этой мучительной заостренности, делавшей его лицо похожим на вырубленный в мраморе лик статуи.

Но все же Луганов сомневался.

Пытливый взгляд из-под низких бровей, плотно сжатые губы Рокотова, его резко обозначившиеся скулы, прядь, закрывавшая пол-лица, – все это придавало его внешности печать индивидуальности – не той, что в довольно размытом виде отмечает облик юности, а той, что выковывается годами, испытаниями, а потому Луганов, внимательней приглядевшись к Сергею, уже затруднялся сказать, видел он его на самом деле или просто суммировал во внешнем облике Рокотова все те лица, которые наблюдал в течение последних лет.