Груз 200 - Воронин Андрей

– Слушай, рыжий, – сказал ему Глеб. Говорить приходилось осторожно, потому что при каждом вдохе концы сломанных ребер терлись друг о друга, и это было чертовски больно. Вокруг ничего не было, кроме густого черного дыма, медленно оседавших облаков известковой пыли и нагромождений горелого, битого-перебитого, превращенного в щебень кирпича. Глеб пожалел, что так много грешил при жизни и редко посещал церковь: здесь, в аду, было препаршиво. К тому же то обстоятельство, что сломанные при жизни ребра продолжали болеть и после смерти, показалось ему ужасно несправедливым. – Слушай, рыжий, – – для разгона повторил он, – а ты как здесь очутился? Тоже небось в Бога не верил? Так тебе и надо, разгильдяю. Я же говорил: иди осторожно, а то шлепнут. Девчонка-то хоть жива?

– Да тут она, куда ей деваться, – пробормотал Тараканов, с натугой откатывая в сторону здоровенный обломок стены. – Ты молчи, командир. Вредно тебе разговаривать.

– Мне теперь ничего не вредно, – заявил Глеб. – Не сберег ты, значит, девчонку… Жаль.

Тараканов перестал ворочать камни и уставился на Глеба с явным испугом. В такой позе он немного напоминал рыжего ободранного Сизифа, и Глеб как раз хотел спросить его, за что его так жестоко наказали, но тут Тараканов, пару раз по-рыбьи хватанув воздух ртом, заговорил сам.

– Ты чего, командир? – ошарашенно спросил он. – Тебе по башке досталось или ты просто еще не очухался?

Глеб поморгал глазами, пытаясь избавиться от запорошившей их пыли. Очков на носу почему-то не было. В голове у него мало-помалу прояснилось, и он почувствовал неловкость.

– Черт, – сказал он, – вот так штука… А я, представь себе, решил, что это мы с тобой на том свете беседуем. Вот идиот… Погоди, тогда тем более непонятно, откуда ты здесь взялся. Ты же сейчас должен был во-о-он где быть…

Он закашлялся и тут же намертво стиснул зубы, чтобы не застонать.

– Молчи, – сказал ему Тараканов. – Вон как тебя крутит… Мало ли где я должен быть! Тебе бы такого попутчика. Уперлась, как ишак, всеми четырьмя ногами. Ты что же, говорит, так и уйдешь? А он, говорит, как же? Он, говорит, тебе жизнь спас, а ты, значит, в кусты, потому что приказ? Ну я и подумал: в самом деле, а кто мне приказал-то? Ни погон, ни документов, а камуфляж на базаре купить можно… Что, думаю, он мне за начальник? Пришел какой-то штатский, сказал: иди, мол, отсюда, сержант, не путайся под ногами… А я что же, слушаться должен? Да и не люблю я в долгу оставаться. Последнее это дело – долги копить. Не знаю, как тебя, а меня мой батя так учил.

Он наконец высвободил из-под завала левую ногу Глеба. Лицо его жалостливо сморщилось, как у деревенской старухи, и Глеб, с трудом приподняв голову, посмотрел на свою ногу. Стопа была неестественно вывернута, а посреди голени образовалось еще одно, не предусмотренное матерью-природой, колено. Вокруг этого места пыльная штанина почернела от пропитавшей ее насквозь крови.

– Ну, чего скривился? – сердито спросил он. – Открытого перелома не видел?

Теперь, когда он своими глазами увидел, во что превратилась его нога, та заявила о себе в полную силу. Глеб запрокинул голову и стиснул зубы, подумав, что Тараканов старался зря: добраться до своих в таком состоянии ему все равно не удастся.

Повернув голову, он увидел Марину Шнайдер, которая, как какая-нибудь амазонка, сидела на корточках с автоматом на изготовку и во все глаза смотрела по сторонам, держа палец на спусковом крючке. Ее светлые волосы окончательно превратились в грязную паклю, лицо было разрисовано замысловатыми разводами перемешанной с потом, а может быть, и со слезами копоти.

– Ясно, – сказал Глеб. – Черт бы вас побрал… Того, с гранатой, ты срезал?

– И не только его, – ответил Тараканов, с сомнением разглядывая грязный обломок доски, который он, вероятно, намеревался приспособить в качестве шины. – Тебе, конечно, не до того было, но я их, козлов, человек десять положил. Они, собаки, так и не поняли, что их с тыла кто-то мочит.

– Да, – сказал Глеб, – вот так всегда. Опять из меня не получилось героя-одинонки. Только, понимаешь, намылишься в герои, как обязательно придет какой-нибудь рыжий и все испортит…

– Ты бы все-таки помолчал, – просительно сказал Тараканов. – Силы бы тебе поберечь, командир.

– Помолчал бы… Посмотрел бы я на тебя на моем месте, – огрызнулся Глеб. – Тут орать во всю глотку хочется, а всякие рыжие разгильдяи тебе рот затыкают.