Под созвездием северных ''Крестов'' - Бушков Александр

– Лицом к стене повернись-ка, – услышал он за спиной и ненароком оглянулся.

Сзади оказалась фигуристая тетка в форме, с забранными в пучок непослушными волосами, подошла, пока Карташ мозговал о своей судьбинушке.

– Давай, давай…

Алексей повернулся лицом к бледно-зеленой стене.

Рыжая с грохотом провернула ключ в замке.

И Карташ мысленно вознес мольбу Господу, собрался, готовясь к худшему. В том, что его ждут с нетерпением, распростертыми объятьями и, весьма вероятно, заточками, сомневаться не приходилось: «тюремное радио» наверняка уже сообщило, что к ним едет бывший вертухай. На перо, разумеется, не поставят, но жизнь постараются устроить такую, что и гестаповские застенки покажутся Французской Ривьерой, это к прокурору не ходи…

За все время службы при полкаше в комиссии по контролю за исполнением наказаний, Карташ, хоть в тюрьмы ни разу не заглядывал, зато с различными инспекциями посетил чертову тучу исправительно-трудовых учреждений; бывал в «красных» зонах, наведывался и в «черные». Видывал ИТУ, где царит форменный беспредел – либо со стороны оперов, либо со стороны контингента, без разницы, – и ИТУ, где имел место быть относительный порядок. Да и сам ведь, кстати, после истории с генеральской дочкой, после опалы вертухаил, – слава богу, на вполне мирной и спокойной зоне… ну, если не считать, конечно, финального «Пугачевского» бунта. Так вот, с инспекциями он объездил чуть ли не всю страну, и везде, везде видел одно и то же. Поэтому сейчас Алексей ничуть не сомневался в дальнейшем ходе событий, в том, что его ждет. Камера наверняка – метров пятнадцать квадратных, рассчитанная душ на десять; камера, в которую запихнуто человек тридцать. Авторитетные товарищи, ясное дело, расположились на козырных местах, возле забранного решеткой окошка, отгородившись от прочих ширмочкой или занавесочкой – границей, за которую переступать имеют право лишь избранные да специально приглашенные – для разруливания каких-либо вопросов. У них и холодильничек наверняка присутствует, а может, и телевизор имеется. Прочие же вынуждены делить оставшуюся площадь «по-честному». Спать по очереди, хавать по очереди. Зачмуренные тоскуют под нарами или возле параши. Воняет сыростью развешенного в проходе бельишка, человеческим потом, табаком, чифирем. Каждого вновь прибывшего, и Карташа в том числе, ждет «прописка» – жестокое и унизительное испытание, устраиваемое верховодящими расписными (или же бритыми) с целью определить статус новенького. И от того, как поведет себя этот новенький, будет зависеть его дальнейшая судьба – что в хате, что, не приведи бог, в лагере: станет он «петушком», «машкой», то бишь опущенным, станет ли простым «мужиком» или же добьется уважаемого положения в «обществе» – пусть и не будучи вором… А «прописывать» его будут не по-детски, это факт: смотри выше пассаж о бывшем вертухае…

Наконец, дверь распахнулась, и Карташ шагнул за порог.

– Здравствуйте, люди, – на автомате сказал он.

И осекся. Дверь с лязгом захлопнулась за его спиной.

Приехали. Здравствуйте, девочки. А также – здравствуй, жопа, Новый год…

Нет, поздоровался он правильно, не в том дело. Любое другое обращение могло резко добавить ему штрафных очков. Скажи он «мужики», и у обитателей хаты тут же появится претензия: какие мы тебе, на фиг, «мужики», чмо?! И – бац по печени. «Пацаны» тоже не катит: «поцан» по-еврейскому значит, как говорят, «маленький пенис», так что – бац по печени. «Братаны»? Да какие мы тебе братаны, то же мне, родственничек выискался! Бац. И так далее…

Осекся он по совершенно другой причине, и мысли заскакали в голове со скоростью вращающихся барабанов игрального автомата.

Единственное, что угадал Карташ в своих предположениях, это наличие окна, развешенного белья и холодильника. На самом же деле камера была далеко не пятнадцать, а всего лишь квадратных метров восемь площадью, и была она шестиместной – трехъярусные нары по обе стороны от входа, и обитало в ней ровно три человека, с любопытством разглядывающих нового постояльца. Краем глаза Карташ успел отметить накрытую «поляну» на поворачивающимся столике, примастяченном к ножке нар по левую руку – белый хлеб, колбаска, лучок, сыр, даже, япона мать, бутылочка водочки. Имелся также настоящий унитаз, а не параша…

Вот и вспыхнуло в мозгу кошмарное: малочисленность камерного населения, малогабаритность площади, относительная комфортность и полный стол хавки означает одно: привели его к тем самым отморозам, которые по заказу мочат кому-то неугодных. Нет человека, как говорится, – нет проблемы. То есть, проблемы, конечно, будут – у сизошного начальства, бумажки там всяки-разны, отписки и объяснения, как, мол, получилось и кто виноват в том, что подследственный Карташ споткнулся, болезный, о порожек и в падении напоролся жизненно важными органами на край унитаза восемь раз. Но сии проблемы заказчика, надо думать, волнуют мало. Плавали, знаем… А также смотрели телевизор и читали книжки.