Охота на волков (Живым не брать) - Соболев Сергей Викторович

Вот и все их личные вещи. И ни крошки съестного.

Отставив сумку в сторону, старлей спросил:

— А этот мальчик, он ваш сын?

— Сын? — растерянно переспросила женщина. — А кто же еще! Конечно, он мой сын... — Она покрепче прижала к себе мальчугана. — Родной мой сынуля.

Старлей опустился на корточки. Пацан был такой чумазый, что мамаша казалась на его фоне просто чистюлей. Если бы не пронзительные синие глаза, можно было бы заподозрить, что он — чеченское дитя.

— Как тебя зовут? — спросил офицер. — Ты что, язык проглотил?

Он попытался взять мальчика двумя пальцами за подбородок, но тот неожиданно ловко уклонился, зыркнув при этом на военного очень серьезно, неодобрительно.

— Зовут его... Иваном, — поспешно говорила женщина. — Иван Алексеевич Дольников. Так и запишите!

— Он что у вас, глухонемой?

— Нет, он все слышит. Но... Но не говорит.

— Ясненько...

Старлей выпрямился, задумался. Эта «мадам» вместе со своим неразговорчивым чадом находилась целиком и полностью в его власти. Он мог поверить ей на слово и, внеся те сведения, что она сообщила, в картотеку, без лишней волокиты присовокупить к беженцам, ожидавшим отправки в лагерь «Северный». А мог, к примеру, отправить ее в фильтр. Что такое фильтр в Чечне, нормальному обывателю лучше не знать.

— Нас в Дагестан повезут? — спросила беженка. — А у меня... у нас есть родственники в Ставрополе. Даст бог, как-нибудь доберемся до них.

Военный покачал головой. В Дагестан? А в концлагерь ты не хочешь? В сельцо Чернокозово, к примеру? Там из тебя мигом признание вышибут. Даже если ты и вправду на стороне нохов не воевала. Могут, конечно, отпустить без особого ущерба для здоровья, но это если крупно повезет и если сможешь подтвердить свои голословные заявления чем-нибудь весомым и материальным.

— Нет, Дагестан для беженцев сейчас закрыт. Вот что, Анна Сергеевна... Как сына зовут, забыл... Да, Иван Алексеевич, и ты тоже.

Офицер показал на расположенную в сотне метров от них большую палатку, куда время от времени заходили не только военные, но и гражданские лица.

— Там у нас столовая. Работает полевая кухня, наверняка что-то осталось, вас там накормят. Помещение с туалетом и умывальниками чуть дальше, за палаткой. Что же вы стоите? Идите, а то столовка скоро закроется!

Верно говорят: мир не без добрых людей.

Этот старший лейтенант, довольно молодой еще парень с простоватым русским лицом, совершил доброе дело. И если бы на его месте оказался кто-то другой, не обязательно даже злой человек, просто формалист и буквоед, то уже здесь, на «блоке» в Первомайском, у беженки могли бы возникнуть весьма крутые проблемы.

Два «КамАЗа» с эмблемами ведомства МЧС на дверцах кабины и на бортах, приспособленные для перевозки людей, катили в направлении чечено-ингушской границы.

— Я же говорила тебе, Иван, что все будет хорошо, — шепнула она на ухо мальчику. — Расслабься, миленький, самое страшное уже позади.

Дорога была неважная, грузовик на ней пошатывало, как пьянчугу после попойки. На лавочках тоже сидеть было не очень удобно, но все это — сущие пустяки в сравнении с тем, что им довелось пережить.

Особенно Ивану.

А теперь и вправду можно расслабиться. Надо же, не у всех на этой войне души черствеют... Старлей не только поверил ей на слово, а даже, можно сказать, проникся... Он сам определил их в партию, которая уже грузилась на транспорт, а напоследок, когда «эмчеэсовские» машины уже готовы были тронуться в путь, передал им пакет со снедью.

Это в довесок к тому, что их в столовой сытно накормили.

Она даже не подозревала, что будет так радоваться самым обычным продуктам: в пакете оказались две банки тушенки, одна сгущенки, батон и буханка хлеба и — о чудо — круг полукопченой колбасы и плитка шоколада.

И еще он сунул ей в руку две или три мятые купюры — видно, долго лежали в кармане; может, подумал, что у нее совсем нет денег.

Одно только плохо: напрасно назвала свою фамилию — Дольникова. Могла бы назвать любую другую, только не эту. Но она побоялась. Если бы соврала, этот старлей чутьем мог бы уловить что-то, заподозрить в ней неискренность.

Кажется, это прокол.

Грузовик стал притормаживать. Затем и вовсе остановился.

— Блокпост, — сказал кто-то из беженцев. — Могут проверить.

Чеченцы — а их среди этой группы было сравнительно немного — хранили угрюмое молчание, как будто все, что происходило вокруг, абсолютно их не касалось.