Шальные деньги - Воронин Андрей

– Меня завтра не ищи, я отлучусь по работе.

В последние несколько лет Кирилл Андреевич не объяснял своей супруге, куда и зачем уезжает. Она к этому привыкла, давным-давно запутавшись в его служебных делах. Спроси ее, чем занимается муж, вряд ли женщина смогла бы внятно ответить на этот вопрос.

Поздним вечером Кирилл Андреевич извлек из-под обложки блокнота заветный кусочек картона – визитку главврача из городского поселка Пырьевск. Он повертел картон в руках и подумал: “Может, его не окажется на месте”.

Он еще долго, как карточный шулер, вертел в тонких узловатых пальцах заветную визитку, зажав ее между указательным и большим пальцами и поворачивая то одной стороной, то другой. Затем дунул на визитку, она завращалась. Кирилл Андреевич загадал: “Если остановится номерами ко мне, то звоню. Нет – значит, не судьба”.

Пока визитка вертелась, Кривошеев понял, что позвонит в любом случае – слишком велик соблазн. Визитка замерла, как флюгер в штиль. Телефонный номер оказался перед глазами.

Кривошеев помнил его наизусть. С трубкой мобильного телефона Кирилл Андреевич вышел на балкон в душные летние сумерки. Одна за другой с писком зажигались кнопки, на дисплейчике высветился номер, длинный, с междугородним кодом. Гудок следовал за гудком-. Сам Кривошеев подходил к аппарату всегда после третьего гудка. Если человеку не очень надо, то после второго длинного гудка он положит трубку, а вот если зуммер срабатывает три или четыре раза, значит, человеку необходимо пообщаться.

– Слушаю, – послышался на удивление бодрый для позднего времени голос.

– Алло, это Виктор Феликсович?

– Да. Кто говорит?

– Вы были у меня недавно в Москве.

– А-а, – обрадовался, как родному брату, психиатр, он и не надеялся, что ему позвонит столь важный человек, – чем могу быть полезен, Кирилл Андреевич?

– Если я завтра подскочу в Пырьевск, вы будете на месте?

– Могли бы и не звонить. Куда я с подводной лодки денусь? Мои больные без меня жить не могут. Я каждый день с ними общаюсь, а если я в отпуск ухожу, то они всегда интересуются, куда это Виктор Феликсович подевался. Уж не уволили ли меня?

– Приятно слышать, что вас ценят, – сказал Кривошеев.

– Что ж это я с вами просто так болтаю, деньги-то щелкают. Приезжайте, тогда и поговорим.

– Не переживайте, – успокоил психиатра Кривошеев. – Я завтра к десяти у вас буду. Вас устроит? Не сильно напрягу?

– Что вы, что вы… Как насчет небольшого пикничка на природе? – обрадовался главврач. – Если задержитесь до послезавтра, то я все организую. У меня здесь все схвачено.

– Пикник отложим до лучших времен. Никого, пожалуйста, не предупреждайте. Я вас настоятельно об этом прошу.

– Понял, не вопрос.

– Спокойной ночи, – попрощался со словоохотливым врачом Кирилл Андреевич и тут же отключил переносной телефон.

Его рука, сжимавшая трубку, вспотела, ухо тоже.

– Черт подери, – произнес Кирилл Андреевич, швыряя трубку на диван, – тяжело все это, аж нутро выворачивает, знаю, что без греха не покаешься, а все-таки тяжело.

И Кирилл Андреевич направился прямиком в столовую, где, взяв с буфета бутылку коньяка, налил себе изрядную порцию в широкий низкий стакан и в три глотка выпил, затем закурил, закинул ноги на круглый стол и принялся тупо смотреть на телевизор, экран которого был погашен. На экране Кривошеев видел свое отражение – отражение растерявшегося человечка.

Этой ночью Кирилл Андреевич спал крепко и спокойно, хотя и недолго. Проснулся на удивление бодрым и полным сил. “Хороший знак. Я уже давно не высыпаюсь. Значит, нахожусь на правильном пути. Делай то, что созвучно твоей душе, и тогда будешь счастлив”, – подытожил он.

Двести километров до Пырьевска он преодолел за два часа, оставив себе небольшой запас времени, он-то ему и понадобился. “Все-таки я предусмотрительный человек”.

Пырьевск вряд ли можно бы назвать городом, даже городским поселком. Местные “небоскребы” – три четырехэтажных дома – воспринимались в Пырьевске как пирамиды на берегу Нила. Все остальное – пыльные сады, серые тополя и одноэтажные, преимущественно деревянные, дома.

Казалось, что город обильно посыпали цементом, который ни дождь, ни ветер не смогут истребить. После Москвы с ее бешеным движением, с толпами народа, шумом, гамом, лязгом и воем сирен Пырьевск казался мертвым городом. Словно чума или нейтронная бомба выкосила все живое. Даже собак и котов не видно.