Антимавзолей - Воронин Андрей

– Заткнуть поддувало, – подсказал Сиверов.

– Грубо, – вздохнул Потапчук, – но зато по существу. Именно заткнуть. Каким способом – будет видно. Сначала надо разобраться, что это такое – обыкновенное недоразумение, ошибка, провокация или исторический факт. Выяснишь, доложишь, а потом вместе подумаем, как быть.

– Подумаем, – кивнул Глеб. – Мы с вами, Федор Филиппович, уже столько лет вместе думаем!..

– И что?

– И ничего оригинального так и не придумали. Всегда одно и то же: пиф-паф, ой-ой-ой...

Потапчук поморщился: он не любил, когда Сиверов начинал морализировать, – так, во всяком случае, это называл сам генерал.

– Когда придумаешь другой надежный способ сделать опасного человека безопасным, не забудь сообщить мне, – сухо сказал он.

– Непременно, – все так же грустно пообещал Глеб. – Я подам вам докладную записку... на обороте чертежа вечного двигателя. И благодарное человечество нас с вами не забудет...

– Действуй, Глеб Петрович, – сказал Потапчук, тяжело, по-стариковски вставая с дивана. – Только аккуратно, без художественной самодеятельности. И береги себя.

– Что? – удивился Глеб.

– Что слышал. Чует мое сердце, что вокруг этого дела вот-вот заварится такая каша... Хорошо бы нам с тобой успеть все это предотвратить, но боюсь, мы сильно опоздали: секрет, о котором пронюхали газетчики, это уже не секрет.

Когда Федор Филиппович ушел, Глеб вернулся в комнату, закурил и долго в глубокой задумчивости смотрел на газету, что так и осталась лежать на диване. С того места, где он стоял, ему был хорошо виден заголовок, обведенный красным маркером: "КТО ЛЕЖИТ В МАВЗОЛЕЕ?"

Сиверов шагнул к дивану, намереваясь еще раз перечитать заметку, но в последний момент передумал, раздраженно смял газету и зашвырнул бумажный ком в самый дальний угол комнаты.

* * *

Черный, любовно отполированный до зеркального антрацитового блеска "Лексус", мигая оранжевым огоньком указателя поворота, медленно вкатился в сводчатую арку, миновал ее, спугнув по дороге тощего облезлого кота, прошуршал шинами по иссеченному трещинами, рыжеватому от старости асфальту двора и плавно остановился в тени старых лип, пока еще прозрачной и невесомой, но вскорости обещавшей сделаться густой, плотной и прохладной.

Водитель выключил двигатель и плавно затянул ручной тормоз. В машине наступила тишина. Не торопясь выходить, Клыков оглядел тихий тенистый двор, закурил и, вынув из кармана пиджака мобильный телефон, с сомнением взвесил его на ладони, как будто прикидывая, нельзя ли этой штуковиной проломить кому-нибудь череп.

Разумеется, ничего подобного делать он не стал, а просто набрал номер и стал ждать ответа. Дождался он, увы, только бравурной музыки, на фоне которой до отвращения жизнерадостный женский голос сообщил ему, что абонент отключен либо находится вне зоны действия сети.

– Старый черт, – проворчал Клыков, убирая телефон. – Одно из двух: он его либо разбил, либо просто забыл подзарядить.

– Точно, забыл, – сказал водитель. – Особенно если до сих пор с мобилой дела не имел.

– Тоже мне, премудрость, – проворчал Клыков.

Он снова достал телефон и, припомнив, набрал домашний номер Льва Валерьяновича Григоровича. В трубке один за другим потянулись длинные гудки. От нечего делать Клыков стал их считать и, насчитав десять, прервал соединение.

– Ну, куда его черти уволокли? В магазин, что ли, потащился, за кефиром?

– За стрихнином, – предположил водитель. – Не поверите, я такого ядовитого сморчка в жизни своей не видал. Все ему не так, все не слава богу, все у него шлимазлы, пальцем деланные... Так что жрет он, я думаю, крысиный яд, а запивает серной кислотой. Хотя, вообще-то, сейчас он дома.

– А ты откуда знаешь? – удивился Клыков.

– А вон, – сказал водитель и кивнул подбородком в сторону стоявшего поодаль белого "Москвича", в меру потрепанного, в меру ржавого, с покрытыми старой, еще мартовской, наверное, грязью бортами. – Он за нами весь вчерашний день таскался: куда мы, туда и он.

– Так-так-так, – многозначительно протянул Клыков, глядя на "Москвич" недобро прищуренными глазами. – Вот, значит, как? Ну ладно, так тому и быть. Ты мне скажи, на чем ты старика возил?

– Как договаривались, Николай Егорович, на тещиных "Жигулях". Она было начала рот разевать, так я ей сто баксов сунул, она и увяла.

– А ты уверен, что эти умники тебя до самого нашего офиса не пропасли?