Мастер кулачного боя - Серегин Михаил Георгиевич

– Ты можешь сказать хотя бы, как зовут твоего приятеля?

– Ты несносен! Что тебе это даст? Ты что, хочешь с ним поговорить? – насмешливо и холодно взглянула на него Стася.

– Почему бы нет? – приподнял Китаец брови.

– И что ты у него спросишь?

– Я люблю импровизировать, заранее никогда не думаю и не обсуждаю, что скажу человеку при встрече, – снисходительно улыбнулся Китаец.

– Ну, это ты врешь! – недоверчиво покачала головой Стася. – Ты из тех, кто все просчитывают наперед, даже то, как они будут вести себя с женщиной.

– Свое недоверие к миру ты переносишь на меня. Я не таков, я доверяю своей интуиции не меньше, чем доводам рассудка, – невозмутимо парировал Китаец.

– Ладно. – Стася разочарованно вздохнула. – Его зовут Леонид Сергеевич. Фамилии его я не знаю – шапочное знакомство, сам понимаешь. Я встречаюсь с ним второй раз. Он обещал позвонить.

– Если он тебе позвонит, сообщи мне, хорошо? – улыбнулся Китаец.

– Непременно. Вызови мне такси.

– Я сам отвезу тебя. – Китаец вернулся в спальню, быстро оделся и снова вышел в гостиную.

– Очень мило с твоей стороны, – с оттенком сарказма усмехнулась Стася.

Китаец молча продефилировал в прихожую, обулся и, проверив наличие ключей, вопросительно взглянул на Стасю.

– Ты даже не предлагаешь мне остаться? – надула она свои сочные губы.

– Ты – занятая женщина…

– А ты – занятой мужчина… – ухмыльнулась она.

Китаец выразительно посмотрел на Стасю и кивнул.

– У меня, начиная с завтрашнего утра, напряженный график, – сказал он в оправдание своей бесцеремонной поспешности, – а с тобой, – на его губах заиграла лукаво-плотоядная улыбка, – я рискую не уснуть до утра. Так что прости.

Стася была упоена собой, поэтому восприняла эту фразу как комплимент, на что, впрочем, и надеялся Китаец. Он открыл перед ней дверь, и Стася, грациозно ступая и слегка покачивая бедрами, вышла на лестничную площадку.

В подъезде, подобно воде в болоте, стояла мертвая тишина. Китаец взял Стасю за руку, и они стали спускаться. На улице было душно и темно. Ни одно окно не горело – население спало мирным сном, лишь из какого-то дальнего двора доносились отголоски кошачьего «плача» и визга. Китаец вдруг подумал, что сон безусловно восстанавливает силы человека, но отнимает у него бездну времени и, быть может, возможность узнать то новое, что он никогда потом не узнает. «Глупо, конечно, – поморщился он своей несвоевременной мысли, показавшейся ему сейчас капризно-детской и досадно-максималистской, – но если пришло в голову, то куда от этого денешься?»

И что он, собственно, узнал такого важного и выдающегося, ради чего можно пожертвовать тремя часами здорового сна? Да, он испытал наслаждение, но оно было с душком сиюминутной надобности… Чувствовал ли он что-нибудь к этой женщине кроме физического влечения? Нет, не чувствовал. Он старался быть честным с самим собой, и это, пожалуй, было единственным, ради чего можно было не спать. Но, с другой стороны, во сне мы пускаемся в загадочные и порой рискованные приключения… Риск заключается в том, что, просыпаясь, мы стараемся расшифровать прихотливые узоры своих видений в добрых традициях дедушки Фрейда и, если до конца остаемся честными с самими собой, добираемся порой до такого… Подобные экспедиции в джунгли бессознательного зачастую грозят нашей самооценке, нашему самоуважению, всему тому, что мы себе навоображали, следуя культурным рецептам.

Так думал Китаец, сидя за рулем «Массо». Стася делилась с ним своими женскими проблемами. Его рассеянный слух не улавливал, в чем они состоят, и лишь когда она заговорила о сестре, вдруг собрался в воронку, жадно всасывающую мутноватую влагу семейных откровений. Хотя все то, что она поведала ему, он мог предугадать и знать. Отношения двух сестер были довольно сложными и запутанными, переходящими, так сказать, от света к тени. В них были и любовь, и взаимная приязнь, и ненависть с привкусом ревности и обиды…

Проводив Стасю до квартиры и наскоро поцеловав ее, он отправился в обратный путь, зевая и предвкушая крепкий сон в одинокой постели. И, конечно, рюмку коньяка, чтобы слаще спалось.

* * *

Будильник поднял его в семь двадцать.

Он принял душ, побрился, выпил неизменную чашку какао, которое варил в медном котелке, с внутренней стороны облепленном засохшими хлопьями пены и пленок, а с внешней – покрытом подозрительной, в глазах Лизы, зеленцой, оделся, нацепил кобуру и выскочил из квартиры. Минут через пять он уже тормозил возле речного вокзала.