Большая игра Слепого - Воронин Андрей

«Все к лучшему. Отдохну, а там подвернется что-нибудь более перспективное, чем охота на школьников, уклоняющихся от воинской обязанности. Кстати, время-то как летит! Еще два года – и моему парню идти в армию».

Уезжая на автомобиле от здания управления, полковник Синицын ни разу не обернулся, даже не бросил прощального взгляда в зеркало заднего вида.

А вот генерал Потапчук в своем кабинете остался один на один с несколько смешной и в то же время серьезной проблемой, в которой ему предстояло поставить точку. У генерала было преимущество: он никогда не пытался сводить проблемы к простой схеме.

«Чем больше потенциально реальных вариантов, тем лучше, но лучше для дела, а не для человека, который его выполняет», – думал генерал.

– Трудно было поверить в то, что Элькинд действовал по заданию чужой разведки, потому что информация, к которой он подобрался, не представляла большой ценности. Но, возможно, он был пробным камнем, брошенным в огород ФСБ – проверить реакцию на вторжение, испытать на прочность систему защиты.

Короче, работы было непочатый край. Действовать следовало осторожно, того и гляди попадешь впросак, а репутация неудачника в ФСБ приклеивается моментально, стоит лишь один единственный раз оплошать. И чтобы действовать официально, предстояло дать делу ход. Но сегодняшняя политическая ситуация не предвещала на этом пути ничего хорошего, скандал обещал разразиться в любом случае.

"В любом, кроме одного – если действовать неофициально, на свой страх и риск, и докопаться до правды.

А там будет видно, как поступать дальше".

Глава 8

Первая эйфория от рождения сына у Глеба Сиверова уже миновала. Он пытался максимально облегчить жизнь Ирины Быстрицкой, сделавшей ему этот великолепный подарок. С ужасом Глеб обнаружил, что абсолютно не умеет обращаться с маленьким ребенком. Тот был таким хрупким, что Сиверов боялся взять его на руки, и каждый раз читал в глазах Ирины страх, когда наклонялся над кроваткой. Нет, конечно, она не высказывала вслух своих опасений, боясь обидеть мужа.

Глеб и не обижался на нее, понимал, женщине ребенок всегда дороже, чем мужчина.

Дочь Ирина отправила к родителям в Петербург, и та звонила каждый день, чтобы узнать, как растет маленький Глеб и что он уже умеет делать. Пока похвалиться было почти нечем. Он умел громко кричать, преимущественно ночью, требовал к себе внимания, а еще умел доставлять кучу хлопот.

И мужчина, не пасовавший в жизни ни перед какими трудностями, чувствовал себя в собственном доме потерянным и ненужным. Для него перестали существовать день, ночь, имелись лишь часы кормления и прогулок.

Проснувшись за ночь пятый раз, Глеб глянул в окно.

Серые беспросветные тучи ползли по московскому небу.

Малыш спал. Сиверов прислушался: тот дышал ровно, чуть посвистывая. Глеб, умевший без часов определять время с точностью до нескольких минут, на сей раз не смог этого сделать. Сказали бы ему, что шесть утра, он бы поверил, сказали бы, что одиннадцать, тоже не стал бы возражать.

Он посмотрел на циферблат настенных часов – те показывали без десяти десять. Ирины рядом не было.

Сиверов положил руку на простыню и ощутил холод.

Значит, Быстрицкая встала достаточно давно. Теперь Глеб понял, что же его разбудило – сам по себе он не проснулся бы ни за что. С кухни в комнату сочился головокружительный аромат свежесваренного кофе.

Тихо-тихо, на цыпочках, словно подкрадываясь к часовому, Сиверов встал, оделся. Присел на корточки возле кровати, посмотрел сквозь деревянные прутья на спящего малыша.

«Боже мой, и когда же из него, в конце концов, вырастет человек? Маленький, курносый, даже не поймешь на кого больше похож…»

– Ну, спи, спи, – прошептал Сиверов и осторожно поправил одеяльце, больше для собственного успокоения, чем для пользы – в комнате и так было тепло.

Запах кофе манил. Раньше редко случалось так, чтобы Глеб просыпался позже Быстрицкой, теперь же это стало нормой. Первую половину ночи обычно поднимался и занимался малышом он, а под утро – Ирина.

Она услышала плеск воды, но даже не вышла из кухни, пока Глеб мылся и брился, лишь сняла с плиты кофеварку и налила ароматный напиток в две тонкостенные фарфоровые чашечки. Таких в доме было только две, из них пили Глеб и Ирина. Когда приходили гости, то доставали другие, не менее красивые, не менее дорогие. Но было в них что-то не то, и Сиверов не любил тот сервиз, который купила Ирина.