Лёжа со львами - Фоллетт Кен

Вот он и предстал перед ними, обмотанный несколькими тряпками вокруг бедер, в русской офицерской шапке. Поддерживая руками живот, он изображал мучащие его боли. Жан-Пьер дал ему целую пригоршню таблеток диаморфина. Безумный бросился прочь, держа в кулаке свои таблетки с синтетическим героином.

– А он все-таки наркоман, – проговорила Джейн. В ее голосе явно послышалось неодобрение.

– Видимо, да, – согласился Жан-Пьер.

– Зачем же тогда ты даешь ему этот препарат?

– У него язва. Что еще ты мне посоветуешь делать? Может, оперировать его?

– Ты доктор. Тебе и решать.

Жан-Пьер стал паковать свою сумку. На следующее утро ему предстояло вести прием в Кобаке, что примерно в десяти километрах от Бэнды, по ту сторону горного хребта. А по пути у него была назначена встреча.

Плач пятилетнего ребенка наполнил пещеру дыханием прошлого, словно воспоминанием о старой игрушке, или странным светом, от которого начинаешь тереть глаза. Жан-Пьеру полезли в голову какие-то путанные мысли. Ему привиделись люди из его детства, лица которых накладывались на реальные вещи вокруг него, подобно сценам из кинофильма, которые неправильно настроенный проектор отбрасывает не на экран, а на спины зрителей. Он увидел свою первую учительницу, в очках с металлической оправой, мадемуазель Медсэ, Жака Лафонтена, который разбил ему нос, да так, что потекла кровь, только за то, что он дразнил его «зубрила». Жан-Пьеру привиделась мать, изящная, плохо одетая и всегда взвинченная, но больше всего отец, массивный, могучий и вечно разгневанный мужчина.

Жан-Пьеру стоило усилия сосредоточиться на том, какие инструменты и лекарства ему могут потребоваться в Кобаке. Он налил бутылку очищенной питьевой воды, чтобы утолить жажду в дороге. Поесть ему дадут жители на месте.

Наконец, он вынес из пещеры свои сумки и погрузил их на строптивую старую кобылу, на которой он отправлялся в такие поездки. Это животное могло идти весь день по прямой, но весьма неохотно сворачивало в сторону. Именно поэтому Джейн прозвала лошадь Мэгги по ассоциации с британским премьер-министром Маргарет Тэтчер.

Жан-Пьер был готов. Вернувшись в пещеру, он поцеловал нежные губы Джейн. Когда он собирался уезжать, вошла Фара с Шанталь. Ребенок плакал. Джейн расстегнула свою блузку и сразу же подставила ребенку грудь. Жан-Пьер дотронулся до розовой щечки своей дочери и сказал:

– Приятного аппетита, – и вышел из пещеры.

Он повел Мэгги вниз через опустевшее селение и направился вдоль реки на юго-запад. Он шагал быстро и без остановки, несмотря на жару, он уже к этому привык.

Сейчас, когда он на время забыл о своей принадлежности к медицине и мысленно переключился на предстоящую встречу, его охватила нервозность. Придет ли Анатолий на встречу с ним? Или где-нибудь застрянет? А может, его уже взяли в плен? И если это так, то не раскололся ли он? Не предал ли Жан-Пьера под пытками? А если Жан-Пьера уже поджидает группа повстанцев, безжалостная и садистская, помышляющая только о мщении? При всей их поэтичности и благочестивости они ведь оставались варварами, эти афганцы. Их национальным видом спорта был бузкаши, жестокая и кровавая игра, теленка с отрубленной головой клали посреди площадки, друг против друга выстраивались две команды на лошадях и после выстрела из винтовки все устремлялись на труп животного. Цель игры заключалась в том, чтобы подхватить мертвого теленка, доставить его в заранее намеченную точку на расстоянии примерно полутора километров и потом привезти его обратно в круг, не позволив игроку противника отнять добычу. Если эта кровавая игрушка, как часто случалось, оказывалась разодранной на куски, то уже специальный судья решал, какой из команд достанется большая часть добычи. Прошлой зимой Жан-Пьер присутствовал на таком же зрелище неподалеку от города Рокха в нижней части долины. Он наблюдал всего несколько минут, но и этого мига ему хватило для того, чтобы убедиться, что добычей был избран не теленок, а человек, причем живой. Возмущенный Жан-Пьер хотел прекратить это игрище, но кто-то сказал ему, что человек на площадке был русский офицер, словно это объясняло суть происходящего. Тогда играющие просто проигнорировали Жан-Пьера, и ему не удалось остановить полсотни крайне возбужденных всадников, увлеченных этим жестоким игрищем. Жан-Пьер не остался, чтобы не быть свидетелем смерти человека, но, наверное, зря, потому что впоследствии он представлял себе, как разрывали на куски окровавленное тело беззащитного русского, причем эта картина неизменно возвращалась в его сознании, как только его охватывал страх разоблачения.