Я – инквизитор - Мазин Александр

– Меньше некуда,– подтвердил толстяк.– Не гнилой, не севший, с виду – загляденье! Но слава про него уже пошла. Нехорошая. Чертовщинка. Не боитесь, отец Егорий?

– Чушь говоришь! – буркнул высокий.– Я – монах, мне Бога должно бояться, а не диавола! —

И, заметив хитринку в Степанычевых глазах, тоже усмехнулся: – Ты меня не подначивай! Давай отпирай дверь!

Внутренность осмотрели без суеты. Оба этажа, подвал, даже чердак. Все было в порядке. Нигде не текло, не трескалось. Все покрашено и оклеено. Два туалета, ванная, как в обычной квартире, батареи, обогреваемые снизу керосиновым котлом. Котел этот был единственным, вызвавшим сомнение у Степаныча: система удобная, но случись что не так – мигом все запылает.

– Это мы заменим! – сразу сказал он и постучал пальцем по обечайке котла: спущена ли вода? Спущена.

Отец Егорий замечаний не делал, но видно было: дом ему нравится.

Завершив осмотр, удовлетворенные, вернулись в гостиную, самую большую комнату в доме, и расселись по кожаным поскрипывающим стульям.

– В порядке,– подвел итог Степаныч.– Меблишки подвезти, отопитель другой поставить… Недельки через две можно уже и собрания устраивать. Не против, батюшка?

– Не против,– сказал отец Егорий.– Здесь обоснуемся. Давай организуй. Средства есть?

– А как же. Через пару дней должны перевести: на десять таких домов хватит. А договор я уже сегодня оформлю, раз вы согласны.

– А власти как?

– Власти – тут! – Толстяк похлопал себя по карману.– Вы уж с Богом, отец Егорий, а с этими я уговорюсь. Пустырек видели? И его отпишут, если приют вознамеримся строить.

– Будем строить,– подтвердил отец Егорий.– И приют, и столовую, и больницу. Молодец, староста! Славно управился!

– Благого дела ради, батюшка.– Толстяк опустил глаза.– Ради Божьего дела трудимся, чего ж себя жалеть?

– Верно! – Отец Егорий встал, и Степаныч тоже поднялся, проворно, как молодой.

– Поедемте в гостиницу, батюшка? Или пусть Петя сначала нас покушать завезет?

Отец Егорий покачал головой.

– Тут мой дом,– сказал он.– Ты поезжай, а я останусь. Встречу вас завтра, как утварь привезете.

– Удобно ли будет? – забеспокоился толстяк.

– Удобно. Дом хороший, не запущенный, печка на кухне есть. Растопить мне ее – в удовольствие, дрова в сенях сухие, а то приезжай, как управишься. Вместе посидим.

– Не могу, батюшка, не успею. А лучше бы вам все-таки уехать. Домик-то с фокусами, рассказывал же. Погодить бы день-два, я бы охрану организовал, систему американскую поставил, собачек обученных…

– Помолчи! – рявкнул, сразу осерчав, высокий.– Зону, что ли, учреждаем? Общину христианскую! Колючку чтоб завтра с забора снял: Бог нам охрана!

– Бог-то Бог,– угрюмо пробормотал Степаныч,– да ведь город какой! Вор на воре! Кабы у нас за Уралом…

– Умен ты, Григорий Степанович,– с досадой сказал отец Егорий.– Умен, деловит, да сатана у тебя едва ли не одесную сидит! – И, повышая голос: – Не того боишься! Охранников нанял! Сам с пистолетом ходишь! Убить кого задумал?

– Будет вам, отец Егорий! – искренне удивился Степаныч.– Кого этой прыскалкой убьешь? Да моя б воля – с автоматом бы ходил! Охранники? Да если б не они, да если б не отступные паханам да прочим, доехали бы до Европы-Америки малахиты ваши!

– Наши,– строго поправил отец Егорий.– Все есть имущество единой православной общины!

Некоторое время оба молчали, дулись друг на друга, как двое мальчишек. Наконец Степаныч спросил:

– Еды какой прислать, отец Егорий?

– Не надо,– тоже остывая, отказался высокий.– Заварка, видел, есть. Попощусь ныне. Иди, Степаныч, спасибо за заботу. Прости, если обидел!

– Да ну вас, батюшка! – смутился толстяк и, взявши большую руку отца Егория, клюнул губами.

– Благослови тебя Бог! – раздельно произнес монах.

Степаныч быстро кивнул и вышел вон. Из окна было видно, как он протопал через калитку, уселся в антрацитово-черную «Волгу» рядом с водителем и укатил.

Отец Егорий растопил печь и вышел на крыльцо. Нетронутый снег серебристой пуховиной играл на солнышке. Отец Егорий постоял еще, в раздумье пробормотал: «Невелик грех…» – быстро скинул с себя пальто и прочее и с довольным уханьем нырнул в девственный сугроб.

Навалявшись вдоволь, поднялся, весь в налипшем снегу, по приставной лестнице влез на крышу и выдернул флюгер.

– От-так! – сказал со злорадством, втыкая чертика в сугроб.– Поухмыляйся мне!