Я – инквизитор - Мазин Александр

И зевнула, выпростав из-под шали голую длинную руку и прикрыв ею рот.

– Ты откуда взялась? – строго спросил отец Егорий, пытаясь припомнить, все ли было осмотрено ими наверху, потому что войти в дом, минуя его самого, было невозможно.

– Я? – Девица подняла на Игоря Саввича влажные ласковые глаза.– А почто спрашиваешь, батюшка?

– Отвечай, если спрашиваю! – решительно произнес отец Егорий, подступая к ней. Девица улыбнулась еще сахарней:

– Я-то тутошняя. Да ведь не пытаю тебя – откуда? А ты присядь. Охолонь маленько!

Девица тонкой рукой взяла отца Егория за предплечье и потянула вниз.

К несказанному своему удивлению, Игорь Саввич покорно опустился подле нее на пол.

– Ох, батюшка,– проворковала девица.– Всё те вопросы спрашивать! – Провела легонько по густым волосам отца Егория.– А красив ты, батюшка! Уж любили тебя, ась? – И закрыла ему рот узкой душистой ладошкой.

Что-что, а красивым себя отец Егорий не считал. И значения собственной внешности особого не придавал. Но похвала приятно задела, и большая его голова как бы сама собой пригнулась вниз, легла щекой на теплое бедро. Пальчики ласково прошлись по затылку, шее…

– Чую, тоскливо тебе, батюшка,– приговаривала девица.– Суровым-то завсегда тоскливо. Особенно как солнышко сядет. Ночи-то нынче – ох, дли-инные!

И, наклонясь, поцеловала отца Егория в висок, загородив от света упавшими волосами. Нежные пальчики гладили легонько его мускулистую шею, пробуждая забытые уже воспоминания.

– Ты ослабь себя, батюшка, распусти! – И, обдавая теплым дыханием: – Хошь, спою тебе?

Отцу Егорию казалось, что он спит. И не на твердом холодном полу, а в мягких глубоких перинах.

А девица уже завела у самого его уха хриплым обволакивающим контральто:

• – Ой, гляжусь я в зеркало, не навижуся!
• Ой, на тело белое во шелку!
• Ой, зову я кречета, бела кречета
• «Пей ты, пей, мой кречете, боль-тоску!
• Полети, мой кречете, к морю синему,
• Понеси кручинушку ты мою.
• Донеси, мой кречете… 

Как сквозь сон слышал отец Егорий жалостный голос. Иногда он засыпал, иногда просыпался, чтобы уловить еще несколько слов. 

• – На воду не опусти, наземь не срони,
• Донеси, мой кречете…
• …ретивое,
• …чтоб не жить, не быть ему…

И как будто кто выплеснул на голову отцу Егорию шайку колодезной воды!

Враз подскочил он, стряхнул с себя клубящийся, дымный голос, как скверный сон.

Девица тоже содрогнулась, вскинула вверх бездонные очи – и оледенело сердце отца Егория.

Захолонуло сердце, а все ж протянул ручищу: схватить хрупкое плечико…

Однако ж не сумел. Девица поднялась, быстро и грациозно, одновременно уклоняясь от монаховых пальцев. Серая шаль летучей мышью сорвалась с плеч, мелькнула в воздухе и сама собой втянулась в приоткрытую печь.

Рука отца Егория повисла в воздухе…

– Жарко тут у тебя,– сказала девица, помахав кистью возле обнаженных грудей.

Игорь Саввич подался назад, отшатнулся, но девица поймала его за бороду неестественно вытянувшейся рукой, привлекла к себе.

– Экий ты, батюшка, нервический! – И хихикнула.

Отец Егорий сам попытался ухватить ее, но та увернулась. Игриво, но чувствительно шлепнула Игоря Саввича по заду.

В воздухе скверно пахло паленой шерстью.

Девица уронила к ногам шелковую юбку. Аккуратно ставя босые ноги, перешагнула через нее и пошла на пятящегося отца Егория, не отпуская его бороды.

Была она белая до голубизны, худющая, с длинными тяжелыми грудями, узкими бедрами и плешивым лобком.

Отец Егорий уткнулся спиной в холодную сырую стену и больше от безвыходности, чем от желания бороться, ухватился за черный воздушный локон.

Слабый разряд уколол его ладонь. Игорь Саввич рванул волосы, и они с негромким хлопком отделились от девицыной головы. Отделились и повисли мочалкой в поднятой руке отца Егория. С испугу он тотчас разжал пальцы, и волосья, вспорхнув, вслед за шалью полетели в печь.

Голова девицы, провожая их полет, повернулась на длинной шее на сто восемьдесят градусов, показав круглый матовый затылок.

– Господи Иисусе! – прошептал (вспомнил наконец!) отец Егорий, занося руку для крестного знамения.

Девица обернулась мигом и твердой пяткой врезала ему в живот, припечатав к стене.

Отец Егорий ахнул, а девица выросла едва ль не на полметра, так что сморщенные темные соски оказались на уровне носа Игоря Саввича.