Стриптиз на дорогах - Серегин Михаил Георгиевич

– Убить мало, – поддакнул толстяк, – а все-таки, может, этот пидор врет?..

Паша, открыв рот, прослушал малопонятный ему разговор до конца. Потом он, опираясь на капот «шестерки», поднялся. И поднявшись, разогнулся с трудом – удары, полученные от Борисыча, здорово мешали ему двигаться.

«До кабины бы добраться, – подумал он, страдая от боли даже в мыслях, – там у меня под сиденьем… монтировка… Очень она мне может пригодиться…»

Борисыч только мельком глянул на оживающего Пашу и снова отвернулся.

– В любом случае она вернется сюда, – сказал Борисыч толстяку, – нужно дождаться ее и… поговорить. Все, сука, выложит… Да взяла она бабки, я уверен. Иначе Циклоп бы ее прямо там пришиб – у банка. Ты что – его нрава не знаешь, что ли?

– Точно, – повеселел толстяк, – а я и не подумал, дурак…

Вдруг его лоснящееся от жира лицо снова исказила гримаса беспокойства.

– А если она не вернется? Почует чего-нибудь… и свалит? – проговорил он. – Она же такая… Никогда не знаешь, что ей в голову придет. Одни только неприятности с ней…

Борисыч погрузился в размышления.

– Где здесь ближайшая автомастерская? – прогудел он, задумчиво поглаживая нижнюю челюсть. – Ага… На сто пятом километре… Больше, кажется, нет нигде… Если новой не построили. Да не построили – я бы знал. А до сто пятого километра – минут пятнадцать-двадцать туда, обратно столько же… Ее нет уже полчаса. Имеет смысл подождать еще полчасика. Только… Как бы нам половчее спрятаться, чтобы не спугнуть… Хм…

За то время, пока он молчал, Паша успел незаметно переместиться к закрытой дверце своего автомобиля.

– Вот что! – очнулся Борисыч. Паша тут же замер. – Ты поедешь… Отъедешь назад, – он ткнул пальцем в толстяка, – так, чтобы тебя не особенно было заметно отсюда. А сам чтобы видел, что здесь происходит. Понял?

– Понял! – с готовностью кивнул толстяк и без лишних разговоров направился к притаившемуся за «шестеркой» «Мерседесу».

«Отлично, – подумал Паша, – он отъедет, а я пока… Разберусь с этим козлом. Пока толстый поймет из своего укрытия, что происходит, я монтировкой этого Борисыча так отделаю, что он собственное имя забудет… Надо подождать, пока толстый отъедет…»

Взревел мотор «Мерседеса» – и старинный пиратский корабль тяжело развернулся и величаво покатил по дороге, слегка погромыхивая какими-то своими особенно изветшавшими частями.

Борисыч закурил, прилепив сигаретку с отвисшей нижней губе.

Потом повернулся к Паше.

– А ты, придурок, встань вот сюда, – приказал он, – вот у капота встань… А я сюда – в твою тень… Не понял? – угрожающе произнес Борисыч, когда Паша, вместо того чтобы выполнить приказание, остался на месте. – Ты чего, сявка, выдрючиваешься?

«Сейчас невыгодно драться с ним, – подумал Паша, – до монтировки я дотянуться на успею – следовательно, я безоружный. А Борисыч, как я уже понял, драться умеет. И толстяк придет ему на помощь – увидит…»

Паша вздохнул и отошел на указанное ему Борисычем место.

Борисыч встал в его тени, опершись спиной о борт «шестерки».

– Ну вот, – удовлетворенно проговорил он, – теперь издали меня видно не будет. Как, кстати, и моего товарища, – он, обернувшись, посмотрел на далеко отъехавший «Мерседес». Машина, стоящая на таком большом расстоянии, подозрений не вызовет – не видно же, кто там сидит…

«Дурак, – обругал себя Паша, – надо было раньше действовать – быстрее ухватил бы монтировку, и все… А как теперь быть?»

* * *

Ваня по прозвищу Фофан поднял голову и понял, что жив; секунду спустя он ощутил, что все еще пьян, что называется, мертвецки.

Он сел на пыльную землю и осмотрелся.

Прямо над ним возвышалась кабина его автофургона с покрытым непрозрачной сетью мельчайших трещин лобовым стеклом. На расстоянии метра от смятого рыла автофургона как-то по особенному криво стоял изрядно покалеченный грузовик. Переднее колесо грузовика было сплошь залито кровью, сочившийся сквозь щель под дверцей из кабины.

– Ни хрена себе, – пробормотал Ваня и попытался подняться.

Ничего у него не получилось. Жаркий воздух словно сгустился в плотный ватный ком, и, натолкнувшись на него, Ваня снова осел на землю.

Ваня помотал головой, но прояснить сознание ему не удалось. Опустив глаза вниз, он вдруг обнаружил, что, несмотря на жару, одет в драную телогрейку и ватные штаны. Валенок, которые прекрасно дополняли бы весь ансамбль, на Ване не оказалось – он свободно пошевелил пальцами на ногах.