След тигра - Воронин Андрей

— Нет дороги, — лаконично сообщил он, принимая у Евгении Игоревны горячую миску и запуская гнутую, рябую от старости алюминиевую ложку в аппетитно пахнущий пар. — Куда ни ткнись, кругом одно болото. Если вообще куда-то двигаться, то разве что назад.

— Это точно? — спросила Горобец, переставая есть. У нее даже лицо вытянулось от огорчения.

— Точнее не бывает. А чему тут удивляться? Это же тайга! Вокруг здешних болот можно годами ходить — обойдешь одно и сразу же в другое ухнешь…

— Значит, придется вернуться. Попробуем обойти болото с другой стороны. И не надо на меня так смотреть! Каменный ручей совсем рядом, вон там, — она махнула рукой, указывая направление, — прямо за болотом!

Гриша перестал есть и поверх миски выразительно посмотрел на Глеба. Глеб ответил ему пустым, равнодушным взглядом и сосредоточился на еде. Краем глаза он заметил, как Гриша укоризненно покачал головой и вернулся к прерванному завтраку. Так же, боковым зрением, он видел, что Евгения Игоревна внимательно смотрит на него, явно ожидая привычной песенки: я как ответственный за безопасность экспедиции настаиваю… Ну, и так далее. «Черта с два, — мстительно подумал Глеб, истово хлебая полужидкую перловку с волокнами тушеной говядины. — Ни на чем я больше не буду настаивать. Посмотрим, что вы запоете, лишившись официальной оппозиции».

Так ничего и не дождавшись, Горобец опустила взгляд, и на ее лице Глебу почудилось озадаченное выражение. Впрочем, оно тут же исчезло. «Правильно, — подумал Слепой. — Она думает так: вот вернемся на прежнее место, и тогда наш чекист опять начнет проситься домой. Логично, конечно, только никуда проситься я не начну. Хватит! Пора, наконец, разобраться во всей этой ерунде с тиграми-оборотнями…»

Если бы кто-то спросил его, почему он избрал именно эту тактику, а не какую-нибудь другую, Глеб затруднился бы с ответом. Просто он очень хорошо помнил свое последнее выступление на тему «А не повернуть ли нам восвояси?», состоявшееся накануне вечером. Тогда ему вежливо, но твердо предложили заткнуться и не путаться под ногами. Что же изменилось сегодня? С чего это того же Гришу вдруг потянуло к цивилизации, да так сильно, что он прямо предложил Глебу вступить с начальницей в интимную связь, дабы заставить ее переменить решение? Почему, если уж ему так неймется, он не может встать и сказать: «Хватит дурака валять, айда по домам!»? И что, любопытно, думает по этому поводу вечно молчащий Тянитолкай?

Помимо всего этого, у Глеба имелись еще кое-какие соображения, нуждающиеся в проверке. Ему вдруг вспомнилась одна мелочь, до сих пор по разным причинам ускользавшая от его внимания, и в свете этой мелочи все происходящее неожиданно приобрело совсем иную окраску: трагедия превратилась в фарс, любовная драма — в шутливый водевиль, а зверски изуродованный труп проводника Пономарева получил незавидный статус театрального реквизита, пригодного к тому же только для одноразового использования.

Дальнейшие события убедили его в ошибочности этого мнения, но тогда, за завтраком, Слепой еще не знал, что его ждет, и время от времени осторожно оглядывался по сторонам, рассчитывая уловить потаенное шевеление в гуще осинника и гадая, где схоронился живой и здоровый Вовчик.

Позавтракав, они распределили по рюкзакам продукты, которые до этого нес Вовчик. Личные вещи исчезнувшего морского пехотинца вместе с его выпотрошенным рюкзаком остались лежать у потухшего костра, и это заставило Глеба лишний, раз усомниться в его смерти. Правда, лишний карабин Тянитолкай на глазах у него утопил в болоте (чтоб зайцы не озорничали, как он выразился), но это тоже могло быть частью инсценировки. До сих пор им ни от кого не приходилось отстреливаться, так что одним карабином больше, одним меньше — какая разница?

Они выступили около восьми утра и двинулись обратно, по возможности срезая все сделанные накануне петли и зигзаги. Однако не прошло и часа, как они снова уперлись в болото. Глеб, который по-прежнему внимательно отслеживал маршрут, был уверен, что повернуть им следует налево, вернуться на свою вчерашнюю тропу и, не мудрствуя лукаво, двигаться берегом. Сделав это, они уже к полудню оказались бы на том месте, где впервые увидели перед собой болото, однако Горобец, руководствуясь какими-то неизвестными никому, кроме нее, соображениями, решительно повернула направо. Глеб не спорил: он наблюдал.

Они довольно долго, около двух с половиной часов, двигались вдоль края болота, время от времени бредя по щиколотку в стоячей воде и нащупывая дорогу палками. Дважды палки проваливались в трясину, и им приходилось сворачивать, далеко огибая опасное место. Потом болото кончилось, они перевалили через каменистый, поросший старыми лиственницами бугор и снова повернули — на этот раз налево, возвращаясь на первоначально избранное направление. Потом земля, до этого ровная, вдруг пошла вспучиваться буграми, какими-то каменными зубьями и даже стенами, которые приходилось снова огибать, обходить, а местами даже и перелазить. Они так петляли, что даже Глебу с его тренированным чувством направления постепенно стало трудновато держать запутанный маршрут в голове. Если бы не уверенность, что его целенаправленно водят за нос, он непременно решил бы, что Евгения Игоревна безнадежно заблудилась. Но такая уверенность у него была — пусть не стопроцентная, но была, — и он продолжал помалкивать, гадая, чем все закончится.