Вольный стрелок - Серегин Михаил Георгиевич

Он снова поймал себя на мысли, что моделирует в сознании свое изображение, как в полузадернутом прозрачной тьмой зеркале. И читает там каждую черточку, пропитанную лживой и глубоко трагичной игрой.

Душа фигляра.., или великого актера, по какому-то немыслимому завихрению судьбы вложенная в тело воина.

Паяц, циник, Робин Гуд, которого дьявольской насмешкой его величества Времени занесло в изломанную, горькую и, наверное, чужую эпоху.

— А ты очень интересный человек, Володя, — после некоторой паузы произнесла Наташа, глядя на сыгранное им до смешного трагическое — определенно пьяное — лицо.

— А я и сам таких не видел, — Откликнулся он, — это прямо как в байке про трех поэтов. Слышала?

Она качнула головой, отпила глоток вина и вопросительно посмотрела на него.

— Однажды встретились три поэта, — немного нараспев начал Влад, — Клюев… был такой… Маяковский и третий — Велимир Хлебников.

— А, в школе проходили, — отозвалась Наташа.

— Ну вот, встретились и начали наводить понты, кто из них гениальнее.

— Понту-уешь, лахудрррра! — обрадованно гаркнул попугай, услышав в речи хозяина знакомое слово.

— Клюев сказал: да таких, как я, в стране человек пять, может, наберется. Маяковский тут горделиво распрямился и заявил: а такой, как я, только один на всю Россию.

Хлебников отошел в сторонку, а потом задумчиво так и говорит: а таких, как я, вообще нет.

* * *

…Велимир Хлебников, бесспорно, был выдающимся, быть может, даже гениальным поэтом, а Владимир Свиридов на гениальность определенно пока не тянул, но порой у него было не меньше оснований сказать про себя, что таких, как он, вообще не существует в природе.

Он плохо помнил свое блеклое, смазанное бесчисленными переездами с места на место детство. Отец, Антон Сергеевич Свиридов, был кадровым военным, дослужившимся до полковника воздушно-десантных войск. Единственной чертой, которую Владимир прекрасно помнил в отце, человеке достаточно ограниченном и грубоватом, как и подавляющее большинство военных, было его неумеренное, прямо-таки чудовищное упрямство, которое даже сложно поименовать по устоявшейся языковой традиции ослиным. Потому что самый упрямый и несговорчивый осел на фоне свиридовского родителя показался бы воплощенной кротостью и послушностью. Разве только стадо этих животных в своей совокупности могло достойно конкурировать с нашим заслуженным воякой.

Именно исходя из упомянутого выдающегося качества, он отдал своего старшего сына Владимира в суворовское училище, невзирая на протесты родни и, мягко говоря, весьма прохладное отношение Володи к предначертанной ему отцом военной стезе.

Из обучения на бравого защитника Отечества сын не вынес ничего для себя полезного, если не считать вердикта его милитаризированных наставников: закончил с отличием. Это заключение было официально вынесено в диплом, а вот другое, сказанное начальником училища Антону Сергеевичу, было неофициальным, но в несравненно большей степени подтвердившим заботливому родителю верность избранного для сына пути, — так вот оно гласило: «Если бы он был более дисциплинирован, то смог бы со временем служить даже в спецназе ГРУ», Впрочем, официального диплома сына отец так и не увидел, потому что был убит в 1982 году в Афганистане. Владимиру тогда было неполных шестнадцать, и он не мог предполагать, что страна, отобравшая у него отца, еще позовет его в свои потемневшие от крови пески.

Откровенно говоря, нельзя безапелляционно утверждать, что известие о гибели отца повергло его в сильный шок. Он уже привык к одиночеству, и со смертью Антона Сергеевича вовсе не погасла путеводная звезда на горизонте и не рухнуло небо на землю. Потому что именно упрямый полковник ВДВ научил его этому равнодушию.

Мать Володи с его младшим братом Ильей давно уже жила в своем родном городе в Среднем Поволжье в квартире матери, его, Владимира, бабушки, и потому он даже не знал, как она отреагировала на гибель отца. Хотя если бы он увидел ее в эти дни, возможно, все было бы по-иному.

У отца посмертно обнаружились влиятельные друзья, которые по окончании Владом суворовского училища «поступили» его в закрытую высшую школу ГРУ Генштаба.

Лишь много позднее он понял, что попал сюда не просто так и не единственно по протекции.

Но перед этим его ожидали два с половиной года сложнейшего обучения по жесточайшему графику, а со второго курса прибавились еще еженедельные выезды на секретные объекты. Между собой курсанты звали свое закрытое учебное заведение «академией», хотя оно официально не имело подобного статуса.