Наперегонки со смертью - Воронин Андрей

— Короче, было это неделю назад. Снова, как всегда, прилетел вертолет, снова мы носили эти контейнеры… Но вдруг Хлыст споткнулся, и контейнер вылетел у него из рук. Крышка отскочила, а оттуда — кровь… Прямо мне на сапоги, понимаешь?.. Ахмет Хлыста тут же, на месте, прирезал…

И тогда я не выдержал, сорвал с плеча «калашник» и…

— Ну?

— Положил всех, кто был в это время в лагере.

Мне повезло, часть охранников с «зэками» в горы ушла, так что с оставшимися справился…

— Так, а что это за кровь была? — теперь разволновался уже и Востряков, живо представляя себе всю эту картину и искренне переживая за друга.

— Там в лаборатории старичок сидел. Дедок как дедок — обыкновенный фельдшер. Его-то я и допросил. Кровь, Олежка, они в принудительном порядке каждый четверг брали. Баня — для отвода глаз. На самом деле — донорский пункт. По поллитра, как этот врач траханый сказал мне, в принудительном порядке выкачивали из каждого.

— Охренеть можно!..

— Не то слово!.. Братья эту кровь куда-то, то ли в Пакистан, то ли в Иран, продавали и именно с этого имели самый большой навар. Наркотики — тьфу!

За кровь им платили обалденные бабки, — Банда снова потянулся за стаканом, и Олежка с готовностью налил ему и себе. — В общем, кончил я всю эту кровососную команду, собрал там кое-какое оружие, взял машину Ахмета — и на пяту. Думал, что никогда из Таджикистана этого проклятого не вырвусь. Засаду мне на дороге устраивали, погоню посылали… Это когда их вертолет вовремя не вернулся, мафия местная подсуетилась.

— Ну-у, тебя взять не так-то просто, старший лейтенант Банда… — убежденно протянул Востряков, внимательно и с уважением глядя на друга. — Кого другого, но уж тебя я хорошо знаю, черта!

— Они теперь, наверное, тоже догадываются, — вдруг рассмеялся Банда, — и Аллаху своему жалуются!

Он рассказал Олежке все, и теперь ничего не оставалось меж ними недоговоренного, не лежало неподъемным камнем на совести. И напряжение отпустило Банду. Приключения последней недели теперь его даже веселили.

— Я тебе еще расскажу, как добирался до тебя, — со смеху помрешь! — ржал он, толкая в плечо Вострякова. — Гаишников насмотрелся — во! Тупые все, продажные… У меня в кузове целый арсенал, а им по хрену, лишь бы «зелеными» платил. Я теперь, брат, Басаеву, тому террористу из Буденновска, на все сто процентов верю!

— Да я и не сомневался, что он правду говорит, — поддержал Банду Олег. — Я же тоже поездил дай Боже, видел этих козлов в форме. Охранники правопорядка, мать их!

Водка теперь наконец-то подействовала, и с каждой минутой хмелея все больше и больше, парни долго еще ругали милицию, порядки в стране, потом смеялись над правительствами и президентами, травили анекдоты, стреляли из автомата Калашникова по воде, твердо уверенные в том, что смогут попасть в воображаемую огромную щуку, из которой бы получилась еще одна знатная уха…

Только под утро, вконец обессилев и опьянев, опустошив все свои запасы водки и разделавшись со всеми раками, друзья успокоились и, забравшись в салон «мицубиси» и закрывшись изнутри, заснули молодым богатырским сном. И ничто на свете, казалось, не могло омрачить их прекрасного настроения. Ни одна сила на свете, думалось, неспособна бы справиться с этой парочкой друзей — надежных, проверенных огнем и самыми суровыми испытаниями, какие только могут выпасть в этой жизни на человеческую долю…

III

— Олег, прости, но сегодня я уеду…

Востряков сразу же по голосу Бондаровича понял, что решение друга окончательно и бесповоротно, но все же попытался уговорить его остаться хоть ненадолго:

— Банда, перестань! Ты у меня только две недели пробыл, а не виделись мы с тобой сколько лет?

Вот то-то же! Отдохни немного от своих приключений. Я тебе еще столько всего не показал! Мы с тобой еще так погудим…

Бондарович был грустен и задумчив, но голос его звучал твердо и убежденно:

— Ты — отличный парень. Ты здорово умеешь принимать гостей. У тебя в гостях, черт возьми, я провел лучшие дни своей жизни. О таком я и в самых сладких снах мечтать не мог! Спасибо тебе, друг, за все, за все… Но постарайся, Олежка, и меня понять!

Они только что позавтракали и, по своему обыкновению, улеглись в саду под яблоней, развалившись в густой траве, но вместо ежедневного обсуждения планов проведения досуга Банда вдруг заговорил об отъезде. И Востряков, понимавший и предчувствовавший, что день расставания когда-нибудь обязательно придет, вдруг испугался. Ему показалось, что если он отпустит друга, то потеряет его навсегда, что Банда уедет навстречу своим невообразимым приключениям и больше не вернется — жизнь погубит этого отличного, в сущности, парня, умеющего, к сожалению, смотреть на окружающее только сквозь прорезь прицела и видящего все только в двух цветах — черном и белом, делящего всех людей на две категории — «своих» и «чужих».