Стриптиз на дорогах - Серегин Михаил Георгиевич

Саша прислушалась. Откуда-то далеко доносились до нее какие-то голоса.

Саша попыталась приподнять голову, но тут же больно ударилась.

«Рюкзак, – вспомнила она и тотчас ощутила за своей спиной какую-то тяжесть, – на месте… И кажется – полный. Да, полный… Деньги… Опасность».

– Не знаю, как я здесь оказалась, – проговорила Саша вслух, чтобы послушать, как звучит ее голос, – не знаю даже, где я оказалась. Но отсюда надо убраться поскорее. Надо найти другое убежище, где можно было бы отлежаться немного, пока силы вновь не наполнят мое тело… Безопасное убежище…

Она перевернулась на живот и поползла, ощупывая темноту вокруг себя.

В ноздри ей вдруг ударил странный запах. Запаха, подобного этому, она еще ни разу не ощущала, но понимала, что этот запах определяет опасность и…

– Смерть, – сказала Саша.

Над ее головой теперь была пустота. Саша попыталась подняться на ноги. Это ей удалось только тогда, когда она нащупала слева от себя металлическую стенку – теплую, словно нагретую солнцем.

Саша обернулась и увидела в нескольких шагах от себя полосы яркого желтого света. Шатаясь, она подошла к полосам, оказавшимся при ближайшем рассмотрении щелями.

Она прильнула к щелям и увидела перед собой – сквозь щели – двор, залитый уже гаснущим солнечным светом, кусок забора и какой-то ветхий сарай у самого забора.

Дверь в сарай была приоткрыта.

«Туда, – решила Саша, – там отлежаться немного… Там меня не будут искать…»

Почему-то она была уверена в этом.

Саша толкнула металлическую преграду перед собой. Желтые щели стали шире, а когда металлические створки распахнулись, исчезли совсем, превратившись в широкий дверной проем.

Саша на несколько мгновений зажмурилась, защищая глаза, мгновенно вспыхнувшие болью от прикосновения солнечных лучей.

Когда она открыла глаза, перед ней по-прежнему был сарай. Во дворе никого не было видно, только откуда-то сзади доносились людские голоса – кто-то о чем-то ожесточенно спорил.

Саша спрыгнула на землю. Минуту стояла, покачиваясь, боясь продолжать движение. Поправила рюкзак за спиной.

Потом, стараясь передвигаться как можно тише, она побежала к полуокрытой двери сарая.

Сарай встретил ее почти такой же темнотой, в какой Саша очнулась всего несколько минут назад.

Потом Саша оглянулась.

– Это я, оказывается, в автофургоне была, – прошептала она, – а как я туда попала?..

Тут она вздрогнула, прочитав надпись на борту автофургона – «Похоронное агентство "Черный обелиск". И вспомнила…

«Это же тот фургон, что врезался в грузовик, на котором ехала я с… с Игнатом, – зашевелились мысли в голове у Саши, – но как я здесь оказалось-то? И что с Игнатом? Помнится, удар при столкновении был ужасный…»

Саша почувствовала, что ее ноги стали подгибаться. Она опустилась на корточки, уперевшись дрожащими ладонями в грязный пол. И поползла вдоль стены сарая.

На пути ей пришлось огибать какие-то непонятные металлические конструкции, очень похожие на остовы автомобилей. Под один из таких остовов Саша заползла и остановилась, не в силах двигаться дальше.

Она опустилась на сырую приятно прохладную землю и тотчас закрыла глаза.

Слова, долетавшие сквозь щели в стене сарая, казались ей чужими и ненужными, и голоса, которыми эти слова произносились, были незнакомыми.

Слова вяло толкались в ее барабанные перепонки, застревали и таяли, не доходя до ее мозга. Впрочем, нет, кое-что Саша услышала и успела отметить в своем сознании, прежде чем заснуть тяжелым нездоровым сном:

– Чего ты мне втираешь, падла?!! Говори, кто еще был в этом грузовике, сучара!!!

* * *

Двор авторемонтной мастерской, окруженной высоким металлическим забором, был пуст, если не считать нескольких смятых, точно под прессом, машин, беспорядочно сваленных в углу у длинного сарая громадной кучей ржавого лома; да еще черного старинного «Мерседеса», стоящего рядом с автофургоном с выбитым лобовым стеклом и здорово смятым передним бампером.

Семен Борисович, тот, что называл себя Эдиком и к кому чаще всего обращались просто Борисыч, размахнулся и ударил изо всех сил кулаком в лицо стоящего напротив него человека, одетого в одни только грязные семейные трусы до колен.

Человек в трусах полетел на землю, да так и остался лежать, не выказывая никакого желания подняться и попытаться дать сдачи.

Борисыч пнул его несколько раз ногой в живот, человек только промычал что-то нечленораздельное.