Пророк - Воронин Андрей

В такую непогоду никто из жителей не рисковал покидать свой дом. Ливень начался в четыре, а к половине седьмого уже выглянуло солнце. Его лучи, прорвавшись сквозь облака, словно лучи прожектора, осветили землю, высвечивая урон, причиненный ненастьем.

– За нами никто не приедет, – сказал Куницын, – дорогу, наверное, затопило.

– Жрать хочется!

– Тебе все жрать, у тебя одно на уме.

– Хреновый знак, – сказал Маланин, вытирая ладонью стекло. Но оно было забрызгано грязью, и Иван поднял мокрый брезентовый полог.

Сырой воздух ворвался в прокуренное помещение блокпоста.

– Опусти, не положено, – вяло отреагировал на это Куницын.

– Не закрывай, дай кислорода дыхнуть, – попросил Уманец, вставая со скамейки.

– – Уже и курево кончается.

– Это ерунда, сигарет мы у водителей стрельнем, – сказал Прошкин и, взяв автомат, вышел на улицу.

Вокруг блокпоста стояли лужи. С близлежащих деревьев град, словно пули, срезал молодые побеги, и дорога была засыпана мокрой листвой.

Провода на столбах, идущих через поле, были оборваны. Прошкин, вернувшись на блокпост, взял банку из-под кофе, полную окурков, вышел с ней на улицу, вывернул на старую газету и принялся выбирать то, что можно было еще использовать. Из окурков он вытряхнул табак, свернул козью ножку и закурил. После первых глубоких затяжек закашлялся, уж очень едкой оказалась газетная бумага, так что Куницыну пришлось хлопать приятеля по спине.

Машина, пробираясь сквозь лужи, привезла смену лишь к обеду. Со сменой приехали и сигареты.

– Ну что у вас тут было? – спросил офицер.

– Ничего, все нормально, товарищ капитан, – доложил Куницын. – Машин почти не было, словно наш город проклят.

– Конечно, проклят, – сказал капитан. – Вы еще не знаете, что дождь в городе натворил.

Площадь возле реки затопило, теперь там целое озеро. Впору на лодках плавать, регату можно устроить.

Спецназовцы забрались в машину, дружно закурили. Не курил лишь Прошкин, после «козьей ножки» он часто отплевывался.

– С нетерпеливыми всегда так, – сказал Куницын.

– Как – так?

– Как с тобой. Поспешишь – людей насмешишь.

Прошкин обиделся, насупился и, набрав полный рот слюны, смешанной с крошками табака, сплюнул за борт.

«Урал» был крытый. В последнее время спецназовцы боялись чеченского снайпера, понимая, что тот может подкараулить в любом месте, в любой момент и всадить пулю между глаз.

Еще месяц тому назад ребята выпрыгнули бы прямо у КПП, побазарили бы с часовым. Теперь ясе машина, следуя приказу командира части, въехала на территорию, развернулась и подвезла спецназовцев прямо к крыльцу казармы, сдав немного назад. Бойцы лениво перевалились через борт и понуро двинулись к оружейной комнате сдавать автоматы и боеприпасы.

Ели также угрюмо, без всякого аппетита.

У всех на душе было тяжело, кошки скребли. Переглядывались, словно спрашивали, кто же из них будет следующей жертвой. Каждый понимал, что обречен, пока снайпер на свободе.

Отдых ребята заслужили, как-никак, сутки проторчали на блокпосту. Конечно, Ельск не Чечня, напряжение проходило. Уснули быстро. Иногда во сне кто-нибудь из ребят вскрикивал, матерился, отдавал приказы, чего-то требовал. Дневальный стоял у казармы возле открытого окна, прислушивался к бессвязным словам, глядя на унылую и однообразную панораму Ельска.

«Небольшой город, просей его сквозь сито – останется снайпер. Жаль что нет такого сита, чтобы города просеивать. Не проведешь же в Ельске зачистку по чеченскому варианту! Хотя и в Чечне зачистки давали немного, разве что душу отведешь, сорвешь злость на невиновных. Хотя все они гады и уроды», – думал дневальный, побывавший в Чечне всего однажды, но уже научившийся ненавидеть кавказцев. Эта ненависть передавалась, как зараза, от одного бойца к другому, от опытных к молодым, от раненых к здоровым, а вот теперь – и от мертвых к живым.

Прошкин видел странный сон. Горы, поросшие низкорослым кустарником, скалистые вершины и над ними сияющее голубизной небо, такое яркое, какое в средней полосе бывает лишь в феврале и марте. Ни выстрелов, ни взрывов в этом сне не было – полная идиллия. Картинка – хоть над диваном в гостиную вешай в золотой рамке.

И вдруг Прошкин услышал тревожный голос:

– Витя, к тебе пришли!

Прошкин вздрогнул и мгновенно механически прикрыл глаза рукой.

– Не бойся, это я, – успокоил его дневальный.